Доклад: Карамзин Н.М. и его История ...

Доклад: Карамзин Н.М. и его История ...

Удивительна судьба главного творения Николая Михайловича Карамзина

—«История государства Российского». При жизни автора ею зачитывалась едва ли не

вся просвященная Россия, читали даже вслух в салонах, обменивались

впечатлениями по поводу драматических событий, описанных мастерской рукой

историка, наиболее чувствительные проливали слезы. Сошлемся на свидетельство

горячего поклонника таланта Николая Михайловича А.С. Пушкина :»Все, даже

светские женщины, бросались читать историю своего отечества, дотоле им

неизвестную. Она была для них новым открытием. Древняя Россия, казалось,

найдена Карамзиным, как Америка —Колумбом. несколько времени ни о чем ином не

говорили.»

Имя Николая Михайловича пользовалось широчайшей популярностью не только в

прошлом веке, но и ныне. В чем притягательная сила ставшего бессмертным

сочинения Карамзина?

Почему только на протяжении второй четверти XIX столетия «История государства

Российского»перездавалась шесть раз? Читателя влечет к Карамзину магия слова,

созданные им художественные портреты исторических личностей, сочетание

писательского и исследовательского талантов. Дарованиями, свойственными

Николаю Михайловичу, не обладали ни историки XVIII века, ни историки XIX

столетия вплоть до Н.И. Костомарова и В.О. Ключевского.

Родился Н.М. Карамзин в родовитой дворянской семье в 1766 году под

Симбирском. В творческой биографии Николая Михайловича четко прослеживаются

два периода: первый до 1803 года, когда он выступал писателем, журналистом и

издателем; второй начинается в 1803 году, когда царский указ утвердил его в

должности историографа. Он стал третьим по счету, вслед за Г.Ф. Миллером и

князем

М.М. Щербатовым, историографом России —так тогда именовали историков.

Но по порядку. Семнадцатилетний поручик уходит в отставку, и начинается

быстрый взлет писателя Карамзина. «Бедная Лиза»стала настольной книгой многих

грамотных семей. В начале 90‑х годов XVIII века к репутации модного

беллетриста прибавилась слава талантливого писателя публициста. В 1789 году

он побывал в Швейцарии, Германии, Франции, Англии. Многое запало в душу

восприимчивого 23‑летнего путешественника: непохожие нравы и обычаи,

архитектура и городская жизнь, политический строй и встречи с интересными

людьми. Обогащенный впечатлениями (Французскую же революцию ему удалось

наблюдать воочию), он, возвратившись в Москву, два года печатает «Письма

русского путешественника»в издаваемом им Московском журнале. Письма закрепили

автора в ряду литературных звезд первой величины. Николай Михайлович стал

желанным гостем в салонах московских вельмож, и те, по свидетельству

современника, обходились с тридцатилетним отставным поручиком «почти как с

равным».

И вдруг совершилось для многих нечто непонятное: известный

писатель,купавшийся в лучах славы, оставляет литературу, издательскую

деятельность, светскую жизнь, обрекает себя на долгие годы заточения в

кабинете, чтобы погрузиться в науку именуемую историей. Это был подвиг! Смена

профессии произошла, по словам

А.С.Пушкина, «уже в тех летах, когда для обыкновенных людей круг образования

и познания давно окончен и хлопоты по службе заменяют усилия к просвещению».

Впрочем, неожиданным это решение было для всех, только не для Николая

Михайловича. К нему он готовился издавна. Чем бы он не занимался, его

преследовала мысль погрузиться в отечественную историю. В 1790 году в

«Письмах русского путешественника»он изложил свое представление о русской

истории: «Говорят, что наша история сама по себе менее занимательна: не

думаю, нужен только ум, вкус, талант. Можно выбрать, одушевить, раскрасить; и

читатель удивится, как из Нестора, Никона и пр. могло выйти нечто

привлекательное, сильное, достойное внимания не только русских, но и

чужестранцев... У нас был свой Карл Великий: Владимир; свой Людовик XI: царь

Иоан; свой Кромвель : Годунов, и еще такой государь, которому нигде не было

подобных: Петр Великий». Интерес Карамзина к истории проявлися и в написании

исторических повестей —«Марфа Посадница», «Наталья —борская дочь». В 1800

году он признавался, что «По уши влез в русскую историю; сплю и вижу Никона с

Нестором».

В 1803 году, когда Николай Михайлович принял для себя важное решение, ему

исполнилось 37 лет —возраст по тем временам достаточно почтенный, когда

трудно порывать с прежним образом жизни, привязанностями, наконец,

материальным благополучием. Правда, царский рескрипт, дающий Николаю

Михайловичу звание историографа и открывающий перед ним архивы и бибилиотеки,

одновременно определил и пенсион в размере двух тысяч рублей в год —сумма

весьма скромная, далеко не покрывающая его прежних доходов. И еще одно

обстоятельство: ремеслу историка писателю пришлось обучаться уже в процессе

работы, самостоятельно постигая тонкости исторического исследования. Все это

дает право называть поступок Карамзина подвижническим.

Какие цели ставил перед собой Карамзин, приступая к «Истории государства

Российского»? Их три. Первую он сформулировал так: «Мудрость человеческая

имеет нужду в опытах, а жизнь кратковременна. Должно знать, какие мятежные

страсти волновали гражданское общество и какими системами благотворная власть

ума обуздывала их бурное стремление, чтобы учредить порядок, согласить выгоды

людей и даровать им возможное на земле счастье».

В этом Карамзин не оригинален. Об изучении опыта прошлого, чтобы не повторять

ошибок и подражать всему доброму, как главной задаче истории писал еще

Василий Никитич Татищев, а вслед за ним и

М.В. Ломоносов. Оригинальна лишь форма выражения этой мысли. Кстати, мысль

«Мудрость человеческая имеет нужду в опытах, а жизнь

кратковременна»перекликается с пушкинскими строками в «Борисе Годунове»:

«Учись, сын мой, наука сокращает нам опыт быстротекущей жизни».

Вторая цель изучения истории смыкается с тем, что писал на этот счет М.В.

Ломоносов: «История дает государям примеры правления, подданным —повиновения,

воинам —мужества, судьям —правосудия, младым —старых разум, престарелым

—сугубую твердость в советах». Карамзин, как бы продолжая и развивая

сказанное, считал необходимым знать историю простолюдинов. Чем же она полезна

рядовым жителям страны? Ответ любопытен: простых граждан история, считал

Николай Михайлович, «мирит с несовершенством видимого порядка вещей, как с

обыкновенным явлением во всех веках, утешает в государственных бедствиях,

свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще ужаснейшие, и

государство не разрушилось».

Николай Михайлович был последним ученым, возлагавшим на историю утилитарную

задачу изучения опыта прошедших веков.

Но Карамзин ставил перед историей и новое требование, оказавшееся непосильным

для большинства ученых и предшествующего и нынешнего столетия. Его можно

назвать эстетическим. История должна доставлять удовольствие, наслаждение,

она как бы воскрешает мертвых и их страсти. «Мы их слышим, любим и

ненавидим». Именно поэтому он придавал такое исключительное значение

искусству изложения. Отсюда особые требования к самому историку. Друг

Карамзина П.А. Вяземский так передает рассуждение Карамзина на сей счет:

«Таланты и знание, острый, проницательный ум, живое воображение все еще

недостаточны». В дополнение к перечисленным качествам надобно, «чтобы душа

могла возвыситься до страсти к добру, могла питать в себе святое, никакими

сферами не ограниченное желание всеобщего блага». Иными словами, Николай

Михайлович считал, что историк должен владеть не только талантом, но и быть

человеком высокой нравственности. Из-под пера лишь такого автора могут

вылиться строки, способные зажечь читателя.

Без преувеличения можно сказать, что сам Карамзин принадлежал числу людей

кристальной нравственной чистоты, порядочности и бескорыстия. Эти черты

натуры Николая Михайловича признавали не только его друзья, но и враги.Он не

воспользовался дружбой с Александром I, чтобы исхлопотать себе какие-либо

блага, негодовал, когда его награждали, ибо искренне, без рисовки, считал,

что «главное дело не получать, а заслуживать». Не уподоблялся он и лукавым

царедворцам, поднатаревшим в лести и готовым ради корысти пойти на унижение

своего достоинства.

Итак, обоснованием Карамзиным необходимости изучать историю заимствовано им у

историков XVIIIвека. К этому же столетию восходит и его концепция истории

страны (ее на три четверти века раньше формулировал В.Н. Татищев, а затем в

основных чертах повторил князь М.М. Щербатов). Н.М. Карамзин впервые ее

изложил в публицистическом сочинении —«Записка о древней и новой России»,-

поданном Александру I в 1811 году с целью убедить его воздержаться от

проведения реформ М.М. Сперанского.

В первой части «Записки»автор делает краткий обзор истории России —от ее

возникновения до царствования Павла I включительно. Карамзин повторяет мысль

Татищева о том, что Россия процветала, процветает и будет процветать лишь под

скипетром монарха: «Россия обосновалась победами и единоначалием, гибла от

разновластия, а спасалась мудрым самодержавием». Карамзин подкрепил этот

тезис сжатым экскурсом в прошлое страны.

Силой, сцементировавшей единое государство из множества слабых организмов,

было единовластие. Русь, «рожденная, возвеличенная единовластием, не уступала

в силе и в гражданском образовании первейшим европейским державам». Утрата

единовластия в удельный период повлекла огромной важности перемены: «Дотоле

боялись россиян,

— начали презирать их». В удельный период «народ утратил почтение к князьям,

а князья —любовь к народу»; «удивительно ли, что варвары покорили наше

отечество». Вслед за М.М. Щербатовым Карамзин отмечал два результата татаро-

монгольского ига: отрицательный —«Земля русская сделалась жилищем рабов»;

положительный —под эгидой татаро-монгольского созревали условия для

освобождения от их ига и восстановления единовластия. Оно восстановилось при

Иване III , когда государство приобрело «независимость и величие».

Подобно князю Щербатову Николай Михайлович Карамзин разделил долгое

царствование Ивана IV на два этапа, гранью между которыми стала смерть царицы

Анастасии. Исчезло начало, сдерживавшее необузданный нрав царя, и наступила

мрачная пора зверств, жестокостей, тиранического режима. В годы смуты, когда

было поколеблено самодержавие, погибала и Россия.

Отношение Карамзина к Петру Великому и его реформам со временем существенно

изменилось. В «Письмах русского путешественника»историк восторженно отзывался

о пребразованиях и преобразователе. Он, например, считал, что для пути,

пройденного Россией при Петре за четверть столетия, без него понадобилось бы

шесть веков. Теперь же, два десятилетия спустя, Карамзин пишет: «Мы стали

гражданами мира, но перестали быть в некоторых случаях гражданами России.

Виною Петр». В вину царю-реформатору Николай Михайлович ставил искоренение

древних обычаев. Введенные же Петром новшества коснулись лишь дворянства и не

затронули народную толщу. тем самым царь воздвиг стену между дворянами и

остальным населением. Осуждал историк деспотизм Петра, его жестокость,

усердие преображенского приказа, в застенках которого гибли люди за бороду и

русские кафтаны. Отрицал Николай Михайлович и разумность перенесения столицы

государства из Москвы в Петербург —в город, воздвигнутый на болоте, в

местности с плохим климатом, «на слезах и трупах».

Критической оценке подверг Карамзин и все последующие царствования. После

Петра «пигмеи спорили о наследстве великана». Говоря о монархах,

царствовавших вслед за Петром, историк обязательно подчеркивал, обладали ли

они чертами правителей-тиранов. Анна Иоановна, по его мнению, сделала много

хорошего в пользу дворян —отменила указ об единонаследии, учредила Кадетский

корпус, ограничила срок службы в армии 25 годами, —но в ее царствование

«воскресла Тайная канцелярия, в ее стенах и на площадях градских лились реки

крови». О Елизавете Петровне отзывался иронически: «женщина праздная и

сластолюбивая, усыпленная негою».

При Екатерине II самодержавие смягчилось, исчезли страхи, навеянные Тайной

канцелярией. Императрица очистила самодержавие от «от примесов тиранства».

Впрочем и у Екатерины II историк обнаружил непривлекательные черты: она

гналась за внешним блеском (выражаясь современным языком, —за «показухой»)

при ней «избиралось не лучшее по состоянию вещей, но красивейшее по формам».

В страну широким потоком хлынули чужеземцы, двор забыл русский язык,

расцветал разврат, непомерная роскошь приводила к раззорению дворян.

Отношение историка к Павлу I резко негативное и прежде всего за пренебрежение

к дворянам, за унижение, которому он их подвергал. Павел хотел быть Иваном

IV, но после Екатерины это было трудно. Царь «отнял стыд у казны, у награды

—прелесть». Он мечтал построить себе неприступный дворец, а соорудил

гробницу.

Обзор княжений и царствований Карамзин завершил фразой, получившей

хрестоматийную известность. «Самодержавие есть палладиум России; цельность ее

необходима для ее счастья; из сего не следует, чтобы государь, единственный

источник власти, имел право унижать дворянство, столь же древнее, как и

Россия».

Двух мнений об исторической концепции Карамзина и его общественно-

политических воззрениях быть не может. Он предстает защитником самодержавия и

порожденных им институтов, прежде всего крепостнических порядков. Однако это

утверждение требует уточнений. Первое. Не всякая монархия и не всякий монарх

заслуживают положительной оценки. Карамзин —за монарха просвещенного,

человеколюбивого, высоконравственного, не попирающего человеческое

достоинство подданных.

Николай Михайлович —последовательный сторонник эволюционного развития, он

враждебно относился к социальным потрясениям и всякому насилию, даже если оно

исходило от монарха. Отсюда его осуждение действий якобинцев во Франции и

декабристов в России. «Всякие насильственные потрясения гибельны, и каждый

бунтовщик готовит себе эшафот», —так он откликнулся на Французскую революцию.

Провсещенный барин, мягкий и сердобольный, он был сыном своего века и

придерживался традиционно-консервативных взглядов на крепостное право; отмену

его он связывал с отдаленным будущим, когда просвещение окажет на крестьян

благотворное влияние, и они получат свободу, не поддвергая существующий

порядок вещей сотрясениям.

Отношение Карамзина к самодержавию и крепостному праву определило оценку

советской историографией его творчества. Карамзин значился во всех учебниках

истории, как фигура одиозная и реакционная. С ярлыком реакционера путь

Карамзину и его «Истории государства Российского»к печатному станку был

закрыт. Созданные более полутора веков назад исторические портреты и яркое

описание событий не утратили своего воздействия на читателя и в наши дни,

интерес к «Истории государства Российского»не угас.

Год 1816 в жизни Карамзина примечателен: историк доставил в Петербург

рукописи первых восьми томов своего сочинения. Позади 13 лет упорного труда,

работа продвигалась не так быстро, как того хотел автор. он много раз называл

сроки ее завершения и столько же раз их переносил.

Каждый том давался с большим трудом, что явствует из его письма брату.

Историк в 1806 году мечтал довести свое сочинение до татаро-монгольского

нашествия и жаловался на недостаток сил: «Жаль, что я не моложе десятью

годами. Едва ли Бог даст мне довершить мой труд; так много еще впереди». 1808

год: «В труде моем бреду шаг за шагом, и теперь, описав ужасное нашествие

татар, перешел... на десятый век». 1809 год: «Теперь с помощью Божьею, года

через три или четыре дойти до времени, когда воцарился у нас знаменитый дом

Романовых». 1811 год: «Старость приближается и глаза тупеют. Худо, если года

в три не дойду до Романовых».

Не дошел не только в три, но и в пять лет —рукопись восьмого тома

заканчивалась 1560 годом. И это несмотря на то, что неоценимую услугу автору

оказывал директор Московского архива Министерства иностранных дел Федор

Алексеевичта историка и великолепный знаток древности. По заданию директора

сотрудники музея подбирали необходимые Карамзину материалы, освобождая его от

черновой работы —кропотливой, изнурительной и далеко не всегда успешной.

Конечно, задача, стоящая перед историком была огромна. И тем не менее

медленное течение работы объяснялось и другими обстоятельствами: отсутствием

специальной подготовки, восполнение которой требовало времени, а еще

—душевного спокойствия, так необходимого любому художнику слова. Победа

Наполеона в 1807 году под Аустерлицем над русской армией, нашествие армии

«двунадесяти языков»на Россию в 1812 году, пожар Москвы, во время которого

сгорела библиотека Карамзина... Долг патриота позвал 46‑летнего Николая

Михайловича в ряды ополченцев, но, по его словам, «дело обошлось без меча

историографического».

«История государства Российского»должна была печататься в Петербурге, историк

вместе с семьей переехал в северную столицу. По велению царя для него в

Царском селе был отделан китайский домик, расположенный в Царскосельском

парке, на расходы по публикации было отпущено 60 тысяч рублей. Почти два года

Николай Михайлович потратил на чтение корректуры. «Читаю корректуру до

обморока»—писал он 12 марта 1817 года. Она отнимала все рабочее время

историка: «Боюсь отвыкнуть от сочинения», —писал он в одном из писем.

Наконец, в феврале 1818 года восемь томов были готовы. Ожидание приговора

читателей, покупателей и почитателей не было ни томительным, ни

продолжительным. Автор удостоился ощеломляющего успеха. Пушкин писал:

«Появление сей книги... наделало много шума и произвело сильное впечатление.

3000 экземпляров разошлись в один месяц ( чего никак не ожидал и сам

Карамзин)».

Посыпались отзывы, один лестнее другого, и исходили они не от безвестных

читателей, а людей, представляющих духовную элиту того времени. Михаил

Михайлович Сперанский: «История его есть монумент, воздвигнутый в честь

нашего века, нашей словестности». Василий Андреевич Жуковский: «... Я гляжу

на историю нашего Ливия (римского историка, автора «Римской истории»), как на

мое будущее: в ней источник для меня и вдохновения и славы». Даже декабрист

Николай Иванович Тургенев, которому, разумеется, не могла импонировать

направленность сочинения, восхвалявшая самодержавие, не удержался от

комплиментов: «Чувствую неизъяснимую прелесть в чтении... Что-то родное,

любезное.»Друг Пушкина Александр Петрович Вяземский :»Карамзин —наш Кутузов

двенадцатого года, он спас Россию от нашествия забвения, воззвал ее к жизни,

показал нам, что у нас отечество есть, как многие о том узнали в двенадцатом

году».

Интерес к «Истории государства Российского»объяснялся не только мастерски

написанным текстом, но и общей обстановкой в стране —разгром наполеоновской

армии и последовавшие за ним события вызвали рост национального самосознания,

потребность осмыслить свое прошлое, истоки могущества народа, одержавшего

победу над сильнейшей армией в Европе.

Были и критические отклики, но они тонули в хоре похвал. Наиболее серьезным

критиком выступил глава школы скептиков Михаил Трофимович Каченовский. Он

ставил под сомнение достоверность источников, возникших в древности, и

историю, написанную на их основе, считал «баснословной». Когда Иван Иванович

Дмитриев посоветовал дать отповедь критику, деликатный Николай Михайлович

ответил своему приятелю так: «... критика его весьма поучительна и

добросовестна. Не имею духа бранить тебя за твое негодование, но сам не хочу

сердиться».

К Карамзину пришла вторая слава, известнейший беллетрист и журналист, он стал

знаменитым историком. С 1818 года он признанный историограф, кстати,

единственный, кого знает широкая публика. Успех воодушевил автора но работа

над последующими томами продвигалась все так же медленно. Исследовательского

опыта прибавилось, но вместе с ним прибавились и заботы, которых Карамзин не

знал в Москве —дружба с императором обязывала присутствовать на семейных

праздниках императорский фамилии, раутах, маскарадах. «Я не придворный! —с

горечью писал историк Дмитриеву. —Историографу естественнее умереть на гряде

капустной, им обработанной, нежели на пороге дворца, где я не глупее, но и не

умнее других. Мне бывало очень тяжело, но теперь уже легче от привычки».

Восьмой том кончался 1560 годом, разорвав царствование Иоана IV на две части.

В девятом томе, которым открывалось продолжение издания, Карамзин решил

изложить самые драматические события его царствования.

Отношение историка к правлению Иоана IV после введения опричнины однозначно.

Его царствование он назвал «феатром ужасов», а самого царя тираном, человеко

«ненасытным в убийствах и любострастии». «Москва цепенела в страхе. Кровь

лилась; в темницах, в монастырях стенали жертвы, но... тиранство еще

созревало: настоящее ужасало будущим», «Ничего не могло обезоружить

свирепого: ни смирение, ни великодушшие жертв...»Тиранию Грозного автор

уподобляет тяжелейшим испытаниям, выпавшим россиянам в удельный период и

время татаро-монгольского ига: «Между иными тыжкими опытами судьбы, сверх

бедствий удельной системы, сверх ига монголов, Россия должна была испытать и

грозу самодержца-мучителя: устояла с любовью к самодержавию, ибо верила, что

Бог посылает и язву , и землетрясения, и тиранов.»

Казалось бы, описывая тиранию Грозного (а с такой обстоятельностью это

делалось впервые), Карамзин наносил удар по самодержавию, которое он

последовательно защищал. Это кажущееся противоречие историк снимает

рассуждениями о необходимости изучения прошлого, чтобы не повторять его

пороков в будущем: «Жизнь тирана есть бедствие для человечества, но его

история всегда полезна для государей и народов: вселять омерзение ко злу есть

вселять любовь к добродетели —и слава времени, когда вооруженный истиною

дееписатель, может в правлении самодержавном выставить на позор такого

властелина, да не будет уже впредь ему подобных».

Успех девятого тома был потрясающим. Современник отметил: «В Петербурге

оттого такая пустота, что все углублены в царствование Иоанна Грозного».

Некоторые признавали его лучшим творением историка. За девятым томом при

жизни автора было опубликовано еще два. Последний, двенадцатый том,

незаконченный, подготовили к печати его друзья и издали в 1829 году.

Николай Михайлович скончался 22 мая 1826 года. Ему чуть-чуть не хватило

времени, чтобы довести «Историю»до избрания Романовых —его труд заканчивался

1612 годом.

Нам остается мельком заглянуть в творческую лабораторию историка и хотя бы на

отдельных примерах представить, как создавалось его сочинение.

На этот счет есть суждения самого Карамзина. Согласно одному из них, историк

обязан представлять «единственно то, что сохранилось от веков в летописях, в

архивах». «Тем непозволительно историку обманывать добросовестных читателей,

мыслить и говорить за героев, которые уже давно безмолствуют в могилах». Еще

одно высказывание : «Самая прекрасная выдуманная речь безобразит историю».

Итак, приверженность нашего автора к сочинению достоверной без домыслов и

вымыслов истории, казалось бы, не подлежит сомнению. Но как тогда быть с

диаметрально-противоположными его высказываниями —«воодушивить»и

«раскрасить»текст , доставить читателю «приятность», удовольствие «для сердца

и разума?»Карамзин не мог создать прочного сплава в форме единого текста,

столь же точно описывающего события как и интересного читателю. Историк

попытался преодолеть это противоречие чисто внешне: каждый из двенадцати

томов своего труда он разделил на две неравные части —в первой, меньшей по

объему помещен авторский текст, во второй —примечания.

Примечаниями пользуются и современные нам историки. Как известно, их

назначение —дать возможность коллегам-профессионалам или любопытствующим

читателям убедиться, что описываемый факт или событие являются не плодом

фантазии автора, а извлечены из опубликованных или неопубликованных

источников, либо из монографий. Однако назначение карамзинских примечаний

совсем иное. Историк, не ограничиваясь названием источника, приводит либо

выдержки из него, либо пересказ из, из чего легко убедиться, сколь

существенно отличается авторский текст от свидетельств источника. Приведем

примеры.

Вот как описывает Н.М. Карамзин события, происшедшие тотчас после Куликовской

битвы. Князь Владимир Андреевич велел после победы трубить сбор. Все

приехали, но великий князь Дмитрий Иванович отсутствовал. «Изумленный

Владимир спрашивал «где брат мой и первоначальник нашей славы?»Никто не мог

дать о нем вести. В беспокойстве, в ужасе воеводы рассеялись искать его,

живого или мертвого; долго не находили; наконец два воина увидели великого

князя под срубленным деревом. Оглушенный в битве сильным ударом, он упал с

коня, обеспамятел и казался мертвым; но скоро открыл глаза. Тогда Владимир,

князь, чиновники, преклонив колена, воскликнули единогласно: «Государь, ты

победил врагов!»Дмитрий встал: видя радостные лица окружающих его знамена

христианские над трупами монголов, в восторге сердца изъявил благодарность

Небу». ... В примечании 80 пятого тома «Истории государства

Российского»приведены выдержки из летописей, в которых нет ни разговоров

героев, ни переживаний военоначальников. Синодальная летопись: Рекоша князи

литовские: мним, яко жив есть, но уязвлен...». Ростовская летопись:

«...найдоша великого князя в дуброве всями язвлена лежаще». Ростовская

летопись: «доспех его... избит, но на теле его не было язвы». Таким образом

источники дают автору возможность написать всего одну фразу: великий князь

Дмитрий Иванович во время сражения был оглушен, упал с коня и лежал без

сознания под деревом в дубраве, Детали же описываемой сцены в «Истории

государства Российского»—плод воображения Николая Михайловича.

Другой сюжет, относящийся ко времени Грозного. Речь идет о казни Владимира

Андреевича Старицкого, обвиненного в попытке отравить царя. Показания

источников, приводимые в примечании 277 девятого тома, кратки и

невыразительны. «По сказанию Гваньини кн. Владимиру отсекли голову; а

Одерборы, называя его Георгием, сказывает, что он был зарезан». В одной из

летописей, принадлежащих св. Дмитрию Ростовскому, говорится: «В лето 7078 не

стало в животе кн. Владимира Андреевича Старицкого...»

Николай Михайлович при изображении казни князя Владимира принял версию об его

отравлении и описал ее так: «Ведут несчастного с женою и двумя юными

сыновьями к государю: они падают к ногам его, клянуться в своей невинности,

требуют пострижения. Царь ответствовал : «вы хотели умертвить меня ядом:

пейте его сами». Подали отраву. Князь Владимир, готовый умереть, не хотел из

собственных рук отравить себя. Тогда супруга его, Евдокия (родом княжна

Одоевская), умная, добродетельная, видя, что нет спасения, нет жалости в

сердце губителя, —отвратила лицо свое от Иоанна, осушила слезы и с твердостью

сказала мужу: «не мы себя, но мучитель отравляет нас: лучше принять смерть от

царя, нежели от палача». Владимир простился с супругою, благословил детей и

выпил яд, за ним Евдокия и сыновья. Они вместе молились. Яд начал

действовать, Иоанн был свидетелем их терзаний и смерти»и т.д.

Мы видим, как скромный текст источников, сухо информирующий о происходившем ,

под искусным пером автора превратился в описание эпизода, наполненного

драматизмом. Чтобы вызвать у читателя эмоции, автор вложил в свой текст «душу

и чувства»и «раскрасил его».

Если бы в томах отсутствовали примечания, дающие достоверное представление об

эпизодах и корректирующие авторский текст, то читатель был бы в праве считать

автора сочинителем небылиц. Но в том то и дело, что Николай Михайлович не

скрывает от читателя подлинного отражения событий в источниках и показывает,

как неудобочитаемый текст можно превратить в захватывающее воображение

чтение.

Чем ближе к нашему времени, тем больше в распоряжении исследователя

источников и, следовательно, больше возможностей для «раскрашивания»при

описании как событий, так и характеров действующих лиц. Скудность источников

по древней истории ограничивала этого рода возможности автора и позволяла

создавать «приятность» читателю лишь эпитетами. Их у Николая Михайловича

оказалось много: добрый благодетельный, жестокий, нежный, печальный, храбрый,

хитрый, благоразумный и т.д. Текст он, кроме того, оснащал такими словами,

как утешился, негодовал, ревновал, спешил и пр.

В «Историю государства Российского»Николай Михайлович вложил и колоссальный

труд и всю силу своего незаурядного таланта писателя. Творением, похоже, он

был доволен. Во всяком случае, за несколько месяцев досмерти он делился

мыслями со своим другом И.И. Дмитриевым: «...Знаешь ли. что я со слезами

чувствую признательность к Небу за свое историческое деиствие, знаю, что и

как пишу; в своем тихом восторге не думаю ни о современниках, ни о потомстве;

я независим и наслаждаюсь только своим трудом, любовью к отечеству и

человечеству. Пусть никто не будет читать моей Истории; она есть и довольно

для меня».

В своем пророчестве Карамзин малость ошибся: его «Историю»читали и читают.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ О Н.М.КАРАМЗИНЕ.

1. Ключевский В.О. Н.М.Карамзин //Ключевский В.О. Исторические портреты.-

М.,1991.-С.488—.

2. Козлов В.П. Карамзин —историк // Карамзин Н.М. История государства

Российского.- Т.4.-С.17—.

3. Коростелева В. Уроки Карамзина: К 225‑летию со дня рождения //

Сельская жизнь.-1991.-11 дек.

4. Косулина Л.Г. Подвиг честного человека //Литература в школе.-1993.-N 6.-

С.20—25.

5. Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина.- М.,1987._336с.

6. Лотман Ю.М. Колумб русской истории // Карамзин Н.М. История государства

Российского.- Т.4.-С.3—.

8. Максимов Е. тайна архива Карамзина// Слово.-1990.-N12.-С.24—.

9. Павленко Н. «Старина для меня всего любезнее» //Наука и жизнь.-1993.-N12&-C.98

10.Смирнов А. Как создавалась «История государства Российского»// Москва.-

1989.-N11,12, 1990.-N8

11 Соловьев С.М. Карамзин //Москва.-1988.-N8.-С.141—

12.Хапилин К. Памятник души и сердца моего//Молодая гвардия.-1996.-N7.- С.217—.

13. Шмидт С.О. «История государства Российского»в культуре дореволюционной

России // Карамзин Н.М. История государства Российского.Т.4.- С.28—.

т