Реферат: Григорий Александрович - князь Потемкин-Таврический

расходов, не считая непрерывного изнурения войск и потери в людях, кои

превосходят всякую цену".

Потемкин воспользовался самым выездом части татар в Турцию и части христиан -

в Россию. Задача состояла в том, чтобы численность жителей Крыма увеличить за

счет переселения туда государственных крестьян, отставных солдат, рекрутов,

старообрядцев, выходцев из Турции и Речи Посполитой, а также беглых крестьян.

Князь придавал огромное значение установлению дружеских контактов с местным

населением. От командующего русскими войсками генерала Дебальмена он

требовал, чтобы солдаты и офицеры "обращались с местными жителями как с

собратьями своими", а у императрицы просил денег "на содержание некоторых

мечетей, школ и фонтанов публичных".

Не забыты были интересы татарской верхушки. Хану, поселившемуся в России,

Екатерина пожаловала колоссальный по тем временам пенсион - 200 тысяч рублей

в год. Татарской знати в количестве 354 человек в 1791 году были

предоставлены права и привилегии российского дворянства.

Современники резко отрицательно отзывались об управлении Потемкиным Военной

коллегией. Граф С. Р. Воронцов писал своему брату: "Князь Потемкин даром, что

он военный министр, ничуть не годится для этой должности: он вздумал

сооружать крепости при помощи нехороших топографических карт; таким образом

был построен Херсон, таким образом сооружена Моздокская линия укреплений,

напрасно специалисты, люди знающие, старались убеждать князя в невозможности

такого образа действий, он считал себя Вобаном и верил безусловно в свою

способность в математике''.

Критика подобного рода содержала в себе зерна правды. Военная коллегия

находилась в столице империи, а ее президент бывал в Петербурге лишь

наездами. Кроме того, рутинная канцелярщина противоречила натуре князя,

питавшего пристрастие к живому делу, результаты которого видны невооруженному

глазу.

И все же Потемкин оставил о себе добрую память, прежде всего среди солдат,

введением новой военной формы. Весной 1783 года он подал императрице записку

с обоснованием необходимости избавить солдат от одежды, стеснявшей движения,

плохо защищавшей тело от непогоды и требовавшей огромных усилий, чтобы

содержать себя в надлежащем порядке. Речь шла о косах, шляпах, клапанах,

обшлагах, ружейных приемах. "Словом, - заключал князь, - одежда войск наших и

амуниции таковы, что подумать почти нельзя лучше к угнетению солдата, тем

паче, что он, взят будучи из крестьян, в 30 почти лет возраста узнает узкие

сапоги, множество подвязок, тесное нижнее платье и пропасть вещей, век

сокращающих".

Потемкин изъяснялся вполне конкретно: шляпа негодна, ибо "головы не

прикрывает и, торча во все стороны, озабочивает навсегда опасность, чтоб ее

не измять"; лосиные штаны в коннице выдаются на такой длительный срок, что

солдат, чтобы сохранить их, должен был приобретать суконные, расходуя

собственные деньги; сапоги настолько узки, что их с трудом надевают и с еще

большими трудностями снимают, в особенности если они в непогоду намокли.

''Завивать, пудриться, плесть косы, солдатское ли сие дело? У них

камердинеров нет. На что же пукли? Всяк должен согласиться, что полезнее

голову мыть и чесать, нежели отягощать пудрой, салом, мукою, шпильками,

косами. Туалет солдатский должен быть таков, что встал, то готов". Новая

форма одежды и туалет не должны изнурять солдат, вводить их в дополнительные

расходы на приобретение пудры, помады, лент, краски и прочего. Все это

привнесено в русскую армию иноземными офицерами, равно как и муштра, в

результате солдаты, "занимая себя таковой дрянью, не знают самых важных

вещей: разных построений и оборотов".

Потемкину принадлежит слава основателя Черноморского флота. Первый линейный

корабль "Слава Екатерины" был спущен на воду в 1781 году. На верфях Херсона,

Таганрога и Севастополя сооружались линейные корабли и фрегаты. Князь

облюбовал бухту близ татарской деревни Ахтиар и превратил гавань, лучше

которой не было, по его мнению, во всем свете, в стоянку Черноморского флота,

названную им Севастополем. Укреплять Севастополь Потемкин начал сразу же

после присоединения Крыма к России.

Глава VIII

Полководец

Кажется, менее всего Потемкин Таврический прославился в качестве полководца.

Когда началась русско-турецкая война 1787-1791 годов, Григорию Александровичу

пришлось выполнять непривычные для него обязанности главнокомандующего. Если

бы его не окружали блестящие полководцы, среди которых первенствовали А. В.

Суворов и П. А. Румянцев, если бы князя не поддерживала и не воодушевляла

императрица, то ход военных действий мог принять совсем иной оборот. В самом

начале войны Екатерина заверила фельдмаршала о полном к нему доверии и

готовности защищать его от нападок - "чтоб тебе никто и ничем помеху не

сделал, ниже единым словом. И будь уверен, что я тебя равномерно защищать и

оберегать намерена, как ты меня от неприятеля..."

В самом начале войны Потемкин серьезно заболел. 16 сентября 1787 года он извещал

Екатерину: "..я в слабости большой, забот миллионы, ипохондрия

пресильна. Нет минуты покою. Право не уверен, надолго ли меня станет. Ни сна

нету, ни аппетиту". Через три дня новая жалоба на здоровье и просьба об

отставке. "Спазмы мучат, и, ей Богу, я ни на что не годен... Будьте милостивы,

дайте мне хотя мало отдохнуть". 24 сентября, после получения известия, что буря

уничтожила выпестованный Потемкиным Черноморский флот, ипохондрия достигла

высшего накала. "Я при моей болезни поражен до крайности, нет ни ума, ни духу".

Повторяет просьбу: "Хочу в уединении и неизвестности кончить жизнь, которая,

думаю, и не продлится". Императрица отвечала: ''...ничего хуже не можешь

делать, как лишить меня и империю низложением твоих достоинств человека

самонужного, способного, верного, да при том и лутчего друга. Оставь унылую

таковую мысль, ободри свой дух..."

Пребывая в состоянии депрессии, Потемкин просил разрешения вывести войска из

Крыма. Екатерина оказалась мудрее и тверже характером: оставление Крыма

откроет туркам и татарам прямой путь ''в сердце империи, ибо в степи едва ли

удобно концентрировать оборону".

В середине декабря Потемкин почувствовал некоторое облегчение и вернулся к

своим полководческим трудам. Находясь в Елизаветграде, он решил овладеть

Очаковом, возложив на себя руководство операцией. Однако эта акция не

принесла ему лавров.

Суворов давал обязательство овладеть крепостью еще в апреле 1788 года, когда

ее гарнизон насчитывал четыре тысячи человек, но Потемкин отказал, опасаясь

значительных потерь во время штурма: "Я на всякую пользу тебе руки

развязываю, но касательно Очакова попытка может быть вредна; я все употреблю,

чтобы достался он дешево".

Неизвестно, сколь долго Потемкин зря терял бы солдат от небывалой в этих

краях холодной зимы если бы 5 декабря ему не донесли, что осаждавшие лишены

топлива, а хлеба не хватит даже на один день. Только после этого фельдмаршал

решился на штурм Он был крайне кровопролитным.

Восторгу Екатерины не было конца. Поздравляя фельдмаршала, она писала: "Всем,

друг мои сердечный, ты рот закрыл, и сим благополучным случаем доставляется

тебе еще способ оказать великодушие".

Она пожаловала Потемкину фельдмаршальский жезл осыпанный алмаза ми и

драгоценными камнями, велела Сенату заготовить грамоту с перечислением заслуг

князя выбить в ею честь медаль с надписью "Усердием и храбростью самолично

вручила орден Александра Невского, подарила 100 тысяч рублей на достройку

Таврического дворца и золотую шпагу, поднесенную на золотом же блюде.

Положение Потемкина после овладения Очаковом упрочилось настолько, что он не

счет необходимым зимой когда военные действия затихли, отправиться в столицу

для свидания со своей наставницей и благодетельницей Он остался в Яссах,

затем отправился в Бендеры, где его увлекла новая красавица -княгиня Е Ф

Долгорукова В Яссах и Вендорах пресыщенность роскошью не знала границ то он

для полюбившейся дамы отправил в Париж специального курьера, чтобы тот

доставил ей туфли к балу, то на празднике в ее честь велел наполнить

хрустальные бокалы для дам не вином, а жемчугами.

Княгиня П. Ю. Гагарина рассказала об инциденте, случившемся в Яссах в 1790

году. Однажды в присутствии мужа Потемкин схватил ее за талию, за что

публично получил звонкую пощечину Все были удивлены и ожидали скандала.

Потемкин удалился в свой кабинет, а через четверть часа вышел, делая вид,

будто ничего не случилось, и, поцеловав руку княгини, поднес ей изящную бон

боньерку с надписью "Temple de 1'Amitie" ("Храм дружбы")

Глава IX.

"Разве мы кому спать помешали?"

Греческий проект

Потемкина и Екатерины.

В царствование Екатерины П появилось несколько масштабных политических

[16].

Само понятие "Греческий проект" взято историками из донесений английского посла

в Петербурге сэра Джеймса Гарриса, близко общавшегося с Григорием

Александровичем Потемкиным. Прибыв в Россию в 1779 году, Гаррис вскоре сообщил

своему двору, что Потемкин буквально "заразил" императрицу идеями об

"учреждении новой Византийской империи"

[17].

Именно это замечание Гарриса дало основание русскому историку А. Г. Брикнеру

считать Потемкина автором "Греческого проекта": "Уже в середине 70-х гг.

Екатерина и Потемкин заняты так называемым "греческим проектом"... Современники

считали вероятным, что Потемкин мечтал о Крымском царстве для себя, или при

поддержке императрицы получить греческую корону. Такие предположения не

подтверждаются никакими документальными свидетельствами"

[18].

Вопрос об авторстве "Греческого проекта" вызывал у русских дореволюционных

историков серьезные разногласия. А. Ловягин и Н. Григорович склонялись к тому,

что инициатива здесь принадлежала Александру Андреевичу Безбородко. Григорович

справедливо указывал на "Мемориал по делам политическим", составленный

Безбородко для Екатерины II в 1780 году и заключавший в себе идеи будущего

"Греческого проекта"[19]. Вопрос

о "Греческом проекте" в западной литературе в основном сводился к

территориальной экспансии. К примеру, Марк Раев считал царствования Ивана

Грозного и Екатерины II двумя наивысшими пиками внешнеполитической активности

России. Побудительными причинами экспансии, по его мнению, явились "поиски

надежной защиты от буйных соседей, историческая память о прошлом политическом и

духовном единстве, жажда выдающейся роли в мировой политике и экономике,

желание внести вклад в распространение христианства и освобождение братьев по

вере от власти нечестивцев...". Подобный "авантюрный" стиль, по словам Раева,

был привит русской внешней политике императорского периода Потемкиным и

выразился в "Греческом проекте"[20]

. Советская историография считала своим долгом не столько изучать вопрос,

сколько всячески отрицать наличие у России каких бы то ни было завоевательных

планов. Работа О. П. Марковой, специально посвященная истории "Греческого

проекта", заканчивается выводами, противоречащими привлеченным автором

источникам. Маркова отмечала, что "термин "Греческий проект" превратился в

формулу завоевательных замыслов России, весьма удобную для политических

спекуляций". Рассматривая письмо Екатерины II Иосифу II, в котором излагается

существо проекта, исследовательница утверждает, что "письмо лишено черт

реальной политической программы, которую бы разрабатывали и собирались

выполнить"[21]. Известная

английская исследовательница Изабель де Мадарьяга скорее склонна согласиться с

выводами Марковой. "Было бы преувеличением полагать, — пишет она о "Греческом

проекте", — что это была конкретная, хорошо продуманная политика... Это была

цель, направление, мечта"[22]. А

вот А. Б. Каменский, наоборот, считает идею восстановления Византийской империи

вполне реальной. "Так существовал ли все-таки греческий проект? — рассуждает

историк. — В виде официального соглашения с Австрией он оформлен не был, но

переписка Екатерины II с Иосифом была не просто приятельской и даже не просто

дипломатической. Очевидно и то, что в Санкт-Петербурге идея восстановления

Греческой империи занимала умы и воображение уже с конца 70-х годов. Нет

оснований полагать, что Австрия пыталась как-либо воспрепятствовать планам

России"[23].

В 1991 году в "Родине" появилась обстоятельная статья греческого историка Яниса

Тиктопуло "Мираж Царьграда". Идея завоевания Константинополя, на взгляд автора,

была вполне исполнима: "Планы Екатерины — отнюдь не химера и мистификация. В

конце XVIII столетия создание обширной Греческой империи с центром в

Константинополе было вполне реальным. "Греческий проект" стоит воспринимать как

серьезную, хорошо продуманную акцию русской и австрийской дипломатии, не

реализованную по конкретным причинам"

[24].

Как видим, разброс мнений довольно широк. Чтобы приблизиться к истине,

обратимся к черновым материалам, легшим в основу переписки Екатерины II и

Иосифа II о "Греческом проекте". Тем более что эти документы, хранящиеся в

фондах АВПРИ (Архив внешней политики Российской империи) до сих пор

ускользали из поля зрения историков.

Союз вчерашних врагов

18 мая 1781 года состоялся обмен письмами между Екатериной II и Иосифом II о

заключении союзного договора. Обе империи стремились к разделу турецких

земель в Европе. Во время первой русско-турецкой войны (1768—1774) Австрия

старалась помешать России всеми доступными дипломатическими средствами, видя

в ней сильного соперника. В Петербурге попытались превратить активного

недоброжелателя в друга и союзника.

Неожиданно к сближению стали склоняться и в Вене. В мае 1780 года состоялось

свидание Иосифа II с Екатериной II в Могилеве, после чего началась разработка

будущего союзного договора.

1 января 1781 года австрийский император направил Екатерине II официальное

письмо, где просил указать условия, при которых Австрия и Россия взаимно

гарантировали бы друг другу целостность территорий обеих держав. В ответ

Екатерина выразила желание включить в договор пункт о гарантиях тех завоеваний,

которые Россия могла бы сделать в недалеком будущем

[25]. Обоим корреспондентам было ясно, о чем именно идет речь. Еще во время

могилевского свидания, совместного путешествия по России и "доверительных"

бесед в Царском Селе монархи несколько раз осторожно поднимали тему разделов

турецких земель и возможного захвата Константинополя. О содержании их

разговоров известно из писем австрийского императора своей матери

императрице-королеве Марии Терезии. 24 мая 1780 года будущие союзники

уединились для личной беседы. Екатерина как бы в шутку осведомилась, не

собирается ли Иосиф завладеть Римом, поскольку принадлежавшее Австрийской

империи герцогство Тосканское располагалось неподалеку от Папской области. На

это император, тоже шутя, отвечал, что ей гораздо легче занять "свой Рим", то

есть Константинополь. Екатерина заверила собеседника в желании сохранить мир.

Пробные камни были брошены. В дальнейшем Иосиф попытался уточнить позицию

возможного партнера. Уже из Царского Села он писал матери о Екатерине: "Однажды

она мне сказала положительно, что если бы даже завладела Константинополем, то

не оставила бы за собой этого города и распорядилась бы им иначе. Все это меня

приводит к мысли, что она мечтает о разделе империи и хочет дать внуку своему,

Константину, империю Востока, разумеется после завоевания ее"10

Таким образом, у союзников к моменту размена письмами колких замечаниях. Так,

напротив слов Безбородко, что Россия добивается "покоя Европы", Потемкин

проставил: "Разве мы кому спать помешали?" А напротив предположения, что

"действия обоих дворов могут возбудить зависть у соседей", князь записал:

"Зависть во всех есть, но слава Богу, кроме французов, никто не решится, и те

только шиканами". "Шиканом" в XVIII столетии именовался мелкий интриган,

любитель действий исподтишка. Таким образом, князь не ожидал серьезного

противодействия в разделе Турции даже от постоянного противника России —

Версальского двора. "Одним словом сказать, что турки не о заключении договора

не было сомнений в целях друг друга. Меняться могли лишь сроки начала

совместных действий. Для России они напрямую зависели от положения дел в Крыму

Крымское ханство стало по Кючук-Кайнарджийскому договору 1774 года независимым

от Оттоманской Порты. На престол вступил ставленник Петербурга хан Шагин-Гирей.

Борьба вельмож, ориентированных на Россию и Турцию, превращала полуостров в

пороховую бочку. В мае 1782 года турецкая партия избрала ханом брата

Шагин-Гирея, Батыр-йфея, и обратилась к Порте за помощью. Россия ввела свои

войска в Крым, стремясь вернуть союзника на ханский престол. Мятеж удалось

подавить. Порта из-за собственных внутренних неурядиц на этот раз воздержалась

от вооруженного вмешательства. Однако ситуация оставалась крайне взрывоопасной.

В начале августа 1782 года Потемкин возвратился из Крыма, где он руководил

войсками, в столицу. Для петербургской публики его приезд был связан с желанием

принять участие в открытии знаменитого памятника Петру Великому работы

Фальконе. Однако после торжеств 7 августа князь задержался в столице еще на

месяц. Он напряженно работал над важными бумагами, касавшимися секретного

артикула русско-австрийского соглашения. В переписке между Екатериной и Иосифом

оба монарха не раз касались вопроса о возможном разделе Турции. Императрица

жаловалась на постоянные беспорядки в Крыму, подстрекаемые из Константинополя,

а ее австрийский корреспондент изъявлял неизменную готовность содействовать

прекращению этих смут, прося Екатерину точнее определить свои желания".

Наконец, 10 сентября 1782 года из Петербурга в Вену было направлено пространное

письмо, в котором императрица говорила о необходимости заранее определить план

совместных действий и оговорить приобретения обеих сторон в случае успеха. При

этом Екатерина подчеркивала, что именно Оттоманская Порта, уже начавшая

подготовку к войне, должна выступить нападающей стороной.

После раздела турецких земель Россия хотела получить город Очаков с областью

между Бугом и Днестром, а также один или два острова в Греческом архипелаге для

безопасности и удобства торговли. Австрии предоставлялась возможность

присоединить несколько провинций на Дунае и ряд островов в Средиземном море. "Я

думаю, что при тесном союзе между нашими государствами почти все возможно

осуществить"[26], — заключила

Екатерина. Это внешне конфиденциальное письмо готовилось чрезвычайно тщательно.

Первоначальный вариант его был составлен по-русски и записан Безбородко в

правой колонке разделенного надвое листа. Затем бумага поступила к Потемкину,

который сделал в левой, более широкой, графе пространные пометы, обращенные к

Екатерине, и многочисленные исправления черными чернилами прямо в карандашном

тексте Безбородко". Пометы светлейшего придавали тексту неуловимую приватность,

выраженную в особом доверительном стиле и перестают всячески доказывать нам,

сколь велико есть желание их разорвать мир, и что недостает им только сил и

случая, чтобы обратить в ничто все, что мы приобрели войною. Страшно им

мореплавание наше на Черном море; для того они начинают ворошиться, что видят

херсонский флот готовым быть"[27]

, — писал Потемкин. А. Г. Брикнер, познакомившись с посланием императрицы к

Иосифу II 10 сентября 1782 года, заметил: "Нельзя не удивляться тому, что в

записке Екатерины ни слова не сказано о приобретении Крыма. В это время все

было приготовлено к занятию полуострова"". Черновой вариант документа, который

готовили Потемкин и Безбородко, показывает, что любые упоминания о Крыме были

исключены по настоянию светлейшего князя: "Россия отрицается для себя от

всякого приобретения кроме: 1) города Очакова с его уездом; 2) островов в

архипелаге..." - писал Безбородко. "И так достанется, для того и должно о Крыме

ни слова не говорить, — отвечал Григорий Александрович, — а резон для чего

изволите усмотреть в особой записке. Сказать просто: границы России — Черное

море. Островов не упоминать, а сказать один или два"

[28]. Пометы Потемкина, сделанные на тексте Безбородко, адресованы

непосредственно Екатерине.

Царьград или Херсонес — трудный выбор

Упомянутая Григорием Александровичем "особая записка", из которой императрица

должна была "усмотреть резон" ни слова не говорить о Крыме в письме к

союзнику, была вложена в предыдущий документ. Это и есть знаменитая записка

Потемкина о необходимости присоединения Крыма к России, частично

опубликованная С. М. Соловьевым''.

"Я все, всемилостивейшая Государыня, напоминаю о делах, как они есть... —

предваряет свои рассуждения князь. — Ежели не захватить ныне, то будет время,

когда все то, что ныне получили даром, станем доставать дорогою ценою... Крым

положением своим разрывает наши границы. Нужна ли осторожность с турками по

Бугу или с стороной Кубанской, в обоих сих случаях и Крым на руках...

Презирайте зависть, которая Вам препятствовать не в силах. Вы обязаны возвышать

славу России. Посмотрите, кому оспорили. кто что приобрел. Франция взяла

Корсику. Цесарцы без войны у турков в Молдавии взяли больше, нежели мы. Heт

державы в Европе, чтобы не поделили между собою Азии, Африки, Америки.

Приобретение Крыма ни усилить, ни обогатить Вас не может, а только покой

доставить... С Крымом достанете и господство в Черном море. От Вас зависеть

будет запирать ход туркам и кормить их или морить с голоду... Сколько славно

приобретение, столько Вам будет стыда и укоризны от потомства, которое при

каждых хлопотах так скажет: вот она могла, да не хотела или упустила"

[29].

Брикнер ошибался, полагая, что в момент написания письма Екатерины 10

сентября Россия уже была готова к занятию Крыма. Как видно из приведенного

документа, идея присоединения полуострова оформилась в ходе работы над

черновиком послания австрийскому императору. До этого войска, вступавшие на

земли ханства, предназначались для усмирения бунта подданных Шагин-Гирея.

15 сентября Потемкин вновь оставил столицу, после чего оставался на юге до

восстановления спокойствия в Крыму. Только в конце октября 1782 года князь

возвратился в Петербург. Современный исследователь В. С. Лопатин полагает, что

свой меморандум о необходимости присоединения Крыма к России Григорий

Александрович обдумывал по дороге в Северную столицу, то есть в октябре

[30]. Однако в действительности записка о Крыме — не что иное, как

приложение к черновику письма Иосифу II от 10 сентября, она не могла возникнуть

позднее этой даты. Возможно, Потемкин и обдумывал свой меморандум по дороге из

Херсона в Петербург, но не в октябре, а в августе, еще до начала усмирения

мятежников. В ордере генерал-поручику графу А. Б. де Бальмену от 27 сентября

князь подчеркивал: "Вступая в Крым... обращайтесь, впрочем, с жителями ласково,

наказывая оружием, когда нужда дойдет, сонмища упорных, но не касайтесь казнями

частных людей... Если б паче чаяния жители отозвались, что они лучше желают

войти в подданство Ее императорского величества, то отвечайте, что Вы, кроме

спомоществования хану, другим ничем не уполномочены, однако ж мне о таком

происшествии донесите"[31]. В

этом документе уже заметно стремление Потемкина получить просьбу жителей

ханства о переходе в русское подданство. В записке о Крыме звучит та же мысль.

"Хану пожалуйте в Персии что хотите, он будет рад. Вам он Крым поднесет

нынешнею зимою, и жители охотно принесут о сем просьбу"

[32].

Возможно, к октябрю 1782 года относятся два других документа, составленных по

мотивам сентябрьской записки Потемкина. Вероятно, Екатерина,

заинтересовавшись ею, попросила князя подать свои предложения, оформленные

уже в отдельном документе.

"Татарское гнездо в сем полуострове от давних времен есть причиною войны,

беспокойств, разорений границ наших, издержек несносных, которые уже в

царствование Вашего величества перешли только для сего места более двенадцати

миллионов, включая людей, коих цену положить трудно... — говорил Потемкин в

собственноручной записке — Порта знает уже Ваши виды, о коих с императором

соглашались. . При всяком в Крыму замешательстве должно нам полное делать

против самой Порты приготовление .. Представьте же сие место в своих руках.

Граница не будет разорвана между двух вовеки с нами враждебных соседств еще

третьим. Сколько проистечет от того выгодностей-спокойствие жителей, господство

непрекословное Черным морем... Устье Дуная будет в Вашей воле. Не Вы от турков

станете иметь дозволение ходить Воспор, но они будут просить о выпуске судов их

из Дуная. Доходы сего полуострова в руках ваших возвысятся — одна соль уже

важной артикул, а что хлеб и вино!"

[33]

Второй документ под названием "Рассуждение одного российского патриота о бывших

с татарами войнах и о способах, служащих к прекращению оных навсегда", был

написан рукой секретаря и хранился в Тавельском архиве Василия Степановича

Попова, начальника канцелярии Потемкина. Светлейший князь предлагал оставить в

Крыму "на вечное поселение для защиты... 20 000 пехоты и 10 000 конницы... И

быть бы им навсегда военными государственными крестьянами... Живущим в Крыму

татарам объявить, что которые из них пожелают быть в вечном российском

подданстве, те могут остаться на прежних своих жилищах, а прочим дать на волю

выехать вон из Крыма, и переселиться, куда кто пожелает... Спросить вольницу из

донских казаков и из малороссиян, кто в Крыму жить пожелает... Дозволить

селиться в Крыму прочим вольным христианам: грекам, армянам, валахам и

булгарам... Крым назвать прежним его именем"

[34]. Этот документ в сжатом виде излагает всю дальнейшую программу

Потемкина по заселению Тавриды и показывает, что основные черты будущей

переселенческой политики были разработаны князем еще до присоединения Крыма.

Отправившись в Крым 15 сентября, Григорий Александрович подробно извещал

императрицу обо всем происходившем там. К концу октября спокойствие на

полуострове было восстановлено. Боясь мести Шагин-Гирея, многие мурзы,

участвовавшие "в разврате", как доносил Потемкину русский дипломатический

агент Я. Рудзевич, кинулись к уполномоченным светлейшего князя просить о

защите. "Хану никто бы не приклонился без русских войск", — сообщал дипломат

Шагин-Пйрей после подавления мятежа казнил заговорщиков. Лишь вмешательство

России спасло жизнь родным братьям хана — Батыр-Гирею и Арслан-Гирею.

Обстановка в Крыму в любой момент грозила новыми волнениями. "Русская партия"

среди татарских вельмож предложила светлейшему князю понудить хана к отречению

от престола и организовать просьбу о принятии жителей Крыма в русское

подданство. Сложилась ситуация, о неизбежности которой Потемкин писал Екатерине

в своей знаменитой записке. 14 декабря 1782 года императрица подписала

секретный рескрипт светлейшему князю о необходимости присоединить Крым к России

"при первом к тому поводе". Небольшая татарская деревенька по соседству с

великолепной бухтой была избрана для основания военного порта, который в 1784

году получил название Севастополя. "Настал наиболее удачный момент, чтобы

осмелиться и для того надлежит начать занятием Ахтиарской гавани"

[35], — писала Потемкину Екатерина. 20 января Потемкин приказал де Бальмену

занять берега Ахтиярской гавани, а вице-адмиралу Ф. А. Клокачеву собрать все

русские суда, имеющиеся в Азовском и Черном морях, и с началом навигации войти

в бухту Первый шаг к присоединению Крыма был сделан.

Как Потемкин перехитрил Кауница

Зимой 1782/83 года Екатерина II продолжала переписку с Иосифом II по вопросу о

возможном разделе турецких земель. Потемкин принимал деятельное участие в

работе над текстом посланий императрицы. Венскому кабинету потребовалось более

месяца, чтобы обдумать предложения Петербурга и выдвинуть собственный проект.

13 ноября Иосиф II направил русской корреспондентке обширное послание. Австрия

готова была принять участие в разделе европейских территорий Оттоманской Порты.

Присоединение к России Очакова с небольшой областью не могло, как предполагал

Иосиф, встретить серьезных затруднений. Однако образование государства Дакия и

возведение на греческий престол великого князя Константина зависело только от

успехов в предполагаемой войне. Иосиф подчеркивал, что Австрия не станет

возражать против этих намерений союзницы, если Россия поможет приращению ее

владений на Балканах. В Вене желали получить город Хотин с областью,

прикрывающей Галицию и Буковину; часть Валахии, оба берега вверх по Дунаю с

городами Видин, Оршова и Белград; Боснию, Черногорию, часть Сербии и Албании по

линии от Белграда до Адриатического моря. Кроме того, к австрийской монархии

должны были отойти все владения венецианцев "на твердой земле и на море", что

позволило бы Иосифу II иметь свой флот. Венецианцев же император предлагал

вознаградить полуостровом Морея (ныне Пелопоннес), а также островами Кандия и

Кипр. В течение всего декабря петербургский кабинет готовил ответ. Только 4

января окончательный вариант послания был одобрен императрицей. Не позднее этой

даты могла возникнуть записка Потемкина, посвященная письму Иосифа II от 13

ноября. "Ежели император обратит на турков сорок тысяч, сего будет довольно, -

писал князь. - Пусть он вспомнит, с чем мы воевали за Тамань. Отделением много

еще у нево останется против прусского короля... Что берет он в Валахии, это

точно то, что Вы назначили... Венецианские земли могут быть его, но без замены

Морей и Кандии, а то что ж останется Греческой империи? При всем, что сказано,

весьма осторожно смотреть надобно, чтоб Кауниц с французами, откровенностью о

сем деле, не оборотили тем дела, чтоб через них (австрийцев. — О. Е.)

утушить татарские беспокойства, а за сие от Порты получить часть Молдавии к

Сырете реке, на которую они целят очень. Но если они сие возьмут, умолчите им,

да возьмите Крым"[36]. Потемкин

угадал, кто является его оппонентом с австрийской стороны. Пока Григорий

Александрович помогал советами Екатерине, в Вене старый канцлер Венцель Антон

Кауниц работал над черновиками посланий императора в Петербург.

При всей общности конечных стратегических целей России и Австрии на Балканах

существовала значительная разница тактических выгод обеих сторон. Наиболее

глубокое противоречие вскрылось во второстепенном на первый взгляд вопросе о

владениях венецианцев. Россия не могла согласиться на уступку им Пелопоннеса

с прилежащими островами, ибо это фактически перечеркивало идею воссоздания

Греческой империи. Для Австрии же все земельные приобретения не имели смысла

без вытеснения венецианцев с берегов Адриатики, Окончательная редакция письма

Екатерины Иосифу II от 4 января 1783 года содержала развернутое возражение по

вопросу о венецианских землях. Императрица считала, что расположение

Венецианской республики в пользу России и Австрии в случае войны с Турцией

является слишком важным условием успеха, чтобы лишить ее владений на твердой

земле.

Ответ из Петербурга вызвал негодование Иосифа II. Император с возмущением

сказал Кауницу что императрица ведет двойную игру желая его обмануть. Он

точно забыл, что в предыдущем письме в Петербург сам фактически отказал

России во всех притязаниях, кроме Очакова с областью. Бросается в глаза

несоответствие между смелыми проектами союзников и теми скромными

приобретениями, которые они соглашались позволить друг другу сделать в

реальности. Кауницу с трудом удалось придать ответному посланию императора

учтивый характер. Однако письмо все равно должно было, по мнению Иосифа,

доставить России неприятности. Император заявлял, что Турция не хочет разрыва

и склонна к уступкам, поэтому о войне думать не следует. После этого обмен

письмами между Екатериной и Иосифом прекратился на несколько недель. Затем

переписка возобновилась, но о "Греческом проекте" корреспонденты больше не

упоминали ни слова. Однако и предсказанного прусским королем Фридрихом II

разрыва между союзниками не произошло.

Мышеловка захлопнулась

Почему же подготовка присоединения Крыма проводилась Россией в глубокой тайне

от Австрии? Создается впечатление, что союзники настроены были скорее

препятствовать друг другу в приобретении новых земель за счет Турции, чем

совместно ее расчленять. Иосиф II во время своей второй поездки по России в

1787 году признался графу Сегюру, что Австрия не будет больше терпеть русскую

экспансию, особенно оккупацию Константинополя, поскольку всегда считала

"соседство тюрбанов менее опасным, чем соседство шляп". В декабре 1782 года

Потемкин написал Екатерине записку о возможной экспедиции русского флота в

Архипелаг, которая преследовала цель отвлечь турецкий флот от

немногочисленной черноморской эскадры, которая 20 января должна была войти в

Ахтиярскую гавань. "Отправление флота в Архипелаг (если будет с турками ныне

война) последует не ради завоеваний на сухом берегу, но для разделения

морских сил, — писал Потемкин. — Удержав их флот присутствием нашего, всю мы

будем иметь свободу на Черном море. А если бы что турки туда и отделили, то

уже будет по нашим силам".

Итак, в то самое время, когда император Иосиф полагал, что он остановил

предприятие Екатерины по воссозданию Греческой монархии, в Петербурге деятельно

занимались другим, куда более прагматичным проектом. 8 апреля Екатерина

подписала манифест о "принятии полуострова Крымского, острова Тамана и всей

Кубанской стороны под Российскую державу". В тот же день, получив все

необходимые ему бумаги, Потемкин спешно отбыл на юг. Судя по письму,

отправленному Потемкину 14 апреля 1783 года, Екатерина не была особенно

опечалена шаткой позицией союзника. Она пишет Григорию Александровичу, что при

осуществлении намеченного ими плана "твердо решилась ни на кого не

рассчитывать, кроме самих себя". Если дело дойдет до дележа турецких земель,

Австрия, да и другие государства не окажутся в стороне. "Когда пирог испечен, у

каждого явится аппетит"[37].

Потемкин отвечал ей очень взвешенным письмом 22 апреля, где одобрял намерение

императрицы твердо держаться намеченного плана действий в отношении союзников.

"На императора не надейтесь много, но продолжать дружное с ним обхождение

нужно. В протчем, права, и нужды большой нет в его помочи, лишь бы не мешал"

[38]. К середине мая 1783 года в Вене осознали, что Петербург интересует

отнюдь не "Очаков с областью". В письме Екатерине от 19 мая Иосиф выразил

готовность содействовать союзнице в случае войны с Турцией, надеясь на

серьезные территориальные приобретения. В записке Кауницу Иосиф II точно назвал

земли, на которые в данном случае претендовала Австрия: Молдавия и Валахия.

Копию письма императора Екатерина приложила к своему посланию Потемкину 30 мая.

"Твое пророчество, друг мой сердечный и умный, сбылось, — пишет она Григорию

Александровичу об австрийцах, — аппетит у них явился во время еды"

[39].

К августу 1783 года операция по присоединению Крыма была завершена. Иосиф II,

узнав о присоединении полуострова одновременно с остальной Европой, вынужден

был любезно поздравить свою союзницу. Так, отказавшись от желанных на словах

совместных действий с Австрией, Екатерина II и Г. А. Потемкин сумели

реализовать план, силами одной России. Из приведенных нами документов,

возникших в процессе подготовки писем Екатерины к австрийскому императору,

видно, что "Греческий проект", создававшийся первоначально как

самостоятельный политический план, превратился в прикрытие для другого, более

скромного, но более реалистичного проекта присоединения Крыма.

Таким образом, взаимно сообщаемые Австрией и Россией друг другу проекты

скорее скрывали, чем обнаруживали ближайшие цели союзников. Истории было

угодно, чтобы в тот момент осуществились планы петербургского кабинета, а

венский остался лишь сторонним наблюдателем чужого политического триумфа.

Глава X.

Лебединая песня Потемкина

Достойно удивления, что известный моралист Щербатов не упомянул о

любострастии Потемкина. Между тем он влюблялся с легкостью то в одну, то в

другую красавицу и с такой же легкостью расставался с нею. Он умел им

вскружить голову, находил слова, отражавшие глубокие чувства, которые не

могли не тронуть самое черствое сердце, тем более что распущенность нравов и

при дворе и за его пределами нам известна из предшествующей главы.

Сохранилась переписка Потемкина с Варварой Васильевной Энгельгардт — его

любовницей и племянницей одновременно. В одном из многочисленных писем она

писала: «Я теперь вижу, что вы меня ничего не любите; когда бы вы знали, чего

мне стоила эта ночь, душка злая моя, ангел мой, не взыщи, пожалуйста, мое

сокровище бесценное, приди, жизнь моя, ко мне теперь, ей-Богу, грустно, моя

душа, напиши хоть строчку, утешь свою Вариньку».

Сохранились и любовные послания дяди-соблазнителя. Приведем одно из них: «Не

забыл я тебя, Варинька, и не забуду никогда... Я целую всю тебя... Как ни

слаб, но приеду к тебе. Жизнь моя, ничто мне так не мило, как ты... Целую

тебя крепко... голубушка, друг бесценный. Прости мои губки сладкие, приходи

обедать».

Накануне разрыва с Варинькой были отправлены письма других дам, оставшихся

безвестными: «Как ты провел ночь, мой милый; желаю, чтоб для тебя она была

покойнее, нежели для меня; я не могла глаз сомкнуть... Мысль о тебе

единственная, которая меня одушевляет. Прощай, мой ангел, мне недосуг сказать

тебе более... прощай; расстаюся с тобою; муж мой сейчас приедет ко мне».

Другая, тоже неизвестная, дама: «Я не понимаю, что у вас держало; неужели, что

мои слова подавали повод, чтоб ранее все утихло, и я б вас и ранее увидеть

могла, а вы тому испужавшись, и дабы меня не найти на постели и не пришли, но

не извольте бояться; мы сами догадливы; лишь только что легла и люди вышли, то

паки встала, оделась и пошла в вивлиофику (библиотеку. —прим. ред..),

чтоб вас дожидаться, где в сквозном ветре простояла два часа, и не прежде как

уже до одиннадцатого часа в исходе и пошла с печали лечь в постель, где по

милости вашей пятую ночь проводила без сна».

Во время второй русско-турецкой войны Потемкин влюбился в другую свою

племянницу — Прасковью Андреевну Потемкину, до замужества Закревскую. Его

письма к ней относятся к 1789—1790 годам:

«Жизнь моя, душа общая со мной! Как изъяснить словами мою к тебе любовь,

когда меня влечет непонятная к тебе сила, и потому я заключаю, что наши души

сродные. Нет минуты, чтобы ты, моя небесная красота, выходила у меня из

мысли; сердце мое чувствует, как ты в нем присутствуешь. Суди же, как мне

тяжело переносить твое отсутствие. Приезжай, сударыня, поранее, о мой друг,

утеха моя и сокровище бесценное ты; ты дар Божий для меня... Целую от души

ручки и ножки твои прекрасные, моя радость! Моя любовь не безумною пылкостью

означается, как бы буйное пьянство, но исполнена нежнейшим чувствованием. Из

твоих прелестей неописанных состоит мой екстазис, который я вижу живо перед

собою».

Знакомясь с делами Потемкина, читатель сам может убедиться, какими чувствами

руководствовались мемуаристы, сообщая о нем неодобрительные отзывы: завистью,

непроверенными слухами, кругами расходившимися от недоброжелателей из

Петербурга, и т. д.

4 февраля 1789 года князь прибыл в Петербург, а лето провел в ставке в

Дубоссарах, которая, по свидетельству современника, "весьма похожа была

великолепием на визирскую, даже полковник Боур посадил вокруг нее сад в

английском вкусе" В столице Екатерина организовала фельдмаршалу пышную

встречу дорога от Царского Села до Петербурга была иллюминована Императрица

демонстрировала уважение к Потемкину тем, что первой нанесла ему визит Двор,

подражая Екатерине устраивал в честь героя пышные торжества.

Несомненное достоинство Потемкина состояло в отсутствии зависти к успехам

подчиненных на поле брани. Именно при его содействии раскрылись дарования А В

Суворова и Ф. Ф. Ушакова. Получив известие о победе при Рымниках, Потемкин

писал Суворову: "Объемлю тебя лобызанием искренним и крупными словами

свидетельствую мою благодарность. Ты во мне возбуждаешь желание иметь тебя

повсеместно". По представлению Потемкина императрица пожаловала Суворова

графом и к его фамилии прибавила: "Рымникский".

Последний приезд Потемкина в столицу состоялся 28 февраля 1791 года. Это было

поистине триумфальное шествие. А. Т. Болотов описал прибытие Потемкина в

Лопасню, на пути в Москву:

''Мы нашли и тут великие приготовления к приезду княжескому и видели

расставленные повсюду дегтярные бочки для освещения в ночное время пути сему

вельможе. Словом, везде готовились принимать его как бы самого царя. А он, по

тогдашнему своему полновластию, и был немногим ниже оного".

Потемкин находился на вершине славы и могущества. Никогда он не пользовался

таким влиянием на Екатерину, как в этот последний приезд.

Самое впечатляющее происшествие, на долгие годы сохранившееся в памяти

петербургской знати, состояло в приеме, устроенном князем в четверг 28 апреля

в только что построенном Таврическом дворце. Об украшении дворца

свидетельствуют грандиозные расходы -только в первые дни пребывания в

Петербурге Потемкин издержал 100 тысяч рублей. Из лавок напрокат было взято

до 200 люстр и множество зеркал, завезено 400 пудов воска для изготовления 10

тысяч свечей и 20 тысяч стаканчиков для них Целую сотню слуг нарядили в новые

роскошные ливреи. Зимний сад, эстрада, мраморная статуя императрицы, картины,

гобелен, ковры, изготовленный из золота слон с механизмом, приводившим в

движение хвост и уши, с часами на спине, - вся эта роскошь предназначалась,

чтобы порадовать глаз императрицы и удивить гостей. Гостей обслуживали 80

лакеев, 12 гусар, 12 егерей и 4 великана-гайдука. Появление императрицы было

встречено двумя кадрилями и знаменитой песней Державина "Гром победы

раздавайся".

Сам Потемкин стоял за креслом, на котором сидела императрица и прислуживал

ей. Это был апофеоз карьеры князя и его лебединая песня. Надо полагать, он

чувствовал, что дни его сочтены, и решил отметить вершину своей славы столь

неординарным способом.

Жизнь Потемкина в Петербурге осуждалась современниками. Бывший фаворит

Екатерины, П. В. Завадовский, ставший после отставки статс-секретарем, писал

6 июня 1791 года С. Р. Воронцову в Лондон: "Князь, сюда заехавши, иным не

занимается, как обществом женщин, ища им нравиться и их дурачить и

обманывать. Влюбился он еще в армии в княгиню Долгорукову, дочь князя

Барятинского. Женщина превзошла нравы своего пола в нашем веке: пренебрегла

его сердце. Он мечется как угорелый. Уязвленное честолюбие делает его

смехотворным".

Аналогичное свидетельство обнаруживаем и в письме Ф. В. Ростопчина:

"Последней слабостью князя Потемкина было влюбляться во всех женщин и

прослыть за повесу. Это желание, хотя и смешное, имело полный успех...

Женщины хлопотали о благосклонности князя, как мужчины хлопочут о чинах.

Бывали споры о материях на платья, о приглашениях и проч. Он был почти

сослан, значение его упало; он уехал, истратив в четыре месяца 850 тысяч

рублей, которые были выплачены из Кабинета, не считая частных долгов".

Движимый завистью Завадовский и желчный Ростопчин явно преувеличивали амурные

похождения больного Потемкина. Надо полагать, это были платонические

увлечения, очередные причуды князя. Занимался он и делами, часто встречаясь с

Екатериной для обсуждения положения внутри страны, а главное - о

внешнеполитической ситуации. Правда, в определении внешнеполитического курса

между супругами обнаружились существенные разногласия, императрица враждебно

относилась к Фридриху II, в то время как Потемкин настаивал на сближении с

ним.

24 июля 1791 года князь по настоянию Екатерины оставил Петербург и отправился

в действующую армию. Отправление на юг являлось не формой ссылки, как полагал

Ростопчин, а крайней заинтересованностью Екатерины в заключении мира с

Османской империей. Князю императрица отправила записочку: "Признаюсь, что

ничего на свете так не хочу, как мира". Потемкину, однако, не удалось довести

"полезное дело" до конца.

В Киев князь прибыл тяжело больным, к нему была вызвана племянница Браницкая.

Немного оправившись, он продолжал путь и 30 июля прибыл в Яссы, "замучась до

крайности". Упадок сил сопровождался упадком духа.

24 августа он доносил Екатерине:

"Благодаря Бога опасность миновалась, и мне легче. Осталась слабость большая.

День кризиса был жестокий". Преодолевая слабость, он стал заниматься делами.

1б сентября он извещал Безбородко из Ясс: "Когда дела много, тут сил нет, но

верно себя не щажу... устал как собака Не прошло и пяти дней, как произошли

новое обострение: "Третий день продожается у меня параксизм. Сил лишился не

знаю, когда будет конец".

"Христа ради, - умоляла Екатерина, ежели нужно, прими, что тебе облегчение по

рассуждению докторов дать может", просила "уже и беречь себя от пищи и питья,

лекарству противных''. Но обреченному уже не могли помочь никакие лекарства.

4 октября Потемкин о правил императрице продиктованное им послание: "Нет сил

более переноси мои мучения. Одно спасение оставить сей город, и я велел себя

везти Николаев".

Последние дни жизни князя запечатлены в двух источниках, исходящих от

фактотума светлейшего В. С. Попова, канцлера А. А. Безбородко.

"3 октября доктора уже не обнаруживали у него пульса, он не узнавал людей,

pyки и ноги стали холодными и цвет лица изменился.

Несмотря на ухудшение состояния, Потемкин настаивал, "чтоб взяли его отсюда".

В туманное утро 4 октября князь велел посадить себя в кресло и нести в

шестиместную карету. В восемь утра тронулись в путь. Ехали тихо и за день

преодолели 30 верст. Утром 5 октября он был совсем плох, "но приказывал

скорее ехать" Не доезжая Большой горы, верстах в 40 от Ясс, "так ослабел, что

принуждены были вынуть его из коляски и положить на степи" Здесь он и

испустил дух. Ночью того же 5 октября тело покойного привезли в Яссы.

Безбородко поведал, что сам Потемкин ускорил свою кончину тем, что велел

ночью открывать окна, чувствуя внутренний жар, требовал, чтобы его голову

обливали холодной водой, не воздерживался в пище, отказывался принимать

лекарства. Князь, по свидетельству князя М. М. Щербатова, отличался

обжорством и, "приехав в Чердак близ Ясс, съел целого гуся и впал в

рецидиву". Когда ему 4 октября после плохо перенесенной ночи стало полегче,

он велел перенести себя в большую постельную коляску, чтобы продолжать путь.

Проехав несколько верст, он потребовал, "чтобы ему не дали в коляске жизнь

кончить" и положили на землю Там он сначала потерял зрение, а затем и

испустил дух "По вскрытии тела его, найдено необычайное разлитие желчи, даже,

что части ее, прильнув к неким внутренностям, затвердели".

Храповицкий регистрировал каждое донесение из Ясс о состоянии здоровья князя

Они вызывали у Екатерины слезы. Наконец, курьер к пяти часам пополудни 12

октября поведал о кончине Потемкина. "Слезы и отчаяние", - записал

Храповицкий Потрясение было столь глубоким, что "в 8 часов пустили кровь, к

10 часам легли в постель" На следующее утро "проснулись в огорчении и в

слезах". 16 октября: "Продолжение слез". Всякое событие, связанное с именем

Потемкина, вызывало у императрицы переживания и слезы. 4 декабря при чтении

письма из Ясс "вдруг прыснули слезы" 6 января 1792 года был доставлен мирный

трактат с Османской империей "За уборным столом слезы" 30 января племянник

Потемкина Самойлов и граф Безбородко привезли ратифицированный Ясский договор

"всех отпустили и с Самойловым плакали".

У императрицы был резон оплакивать уход из жизни Григория Александровича

Потемкина - фаворита, супруга, соратника, подобного которому она не имела за

все годы своего царствования.

Заключение

Австрийский посол Де Линь писал: " Показывая вид ленивца, трудится беспрестанно;

не имеет стола , кроме своих колен, другого гребня , кроме своих ногтей ;

всегда лежит . но не предаётся сну ни днём , ни ночью; беспокоится прежде

наступления опасности и веселится , когда она настала; унывает в удовольствиях;

несчастлив оттого, что счастлив; нетерпеливо желает и скоро всем наскучивает;

философ глубокомысленный. Искусный министр, тонкий политик и вместе с тем,

избалованный девятилетний ребёнок; любит Бога, боится сатаны , которого

почитает гораздо более и сильнее, чем самого себя; одною рукою крестится, а

другою приветствует женщин; принимает бесчисленные награждения и тотчас их

раздаёт; чрезвычайно богат , но никогда не имеет денег; говорит о богословии с

генералами, а о военных делах с архиереями; по очереди имеет вид восточного

сатрапа или любезного придворного Людовика 14 и вместе изнеженный сибарит.

Какова же его магия? Гений, потом и ещё гений; природный ум превосходная память

, возвышенность души, коварство без злобы, хитрость без лукавства, счастливая

смесь причуд, великая щедрость в раздавании наград, чрезвычайно тонкий дар

угадывать то , что он сам не знает, и величайшее познание людей."

[40]

Характеристика Сегюра (французского посланника), более обстоятельна: «Никогда

еще ни при дворе, ни на поприще гражданском или военном не было царедворца

более великолепного и дикого, министра более предприимчивого и менее

трудолюбивого, полководца более храброго и вместе нерешительного. Он

представлял собой самую своеобразную личность, потому что в нем непостижимо

смешаны были величие и мелочность, лень и деятельность, храбрость и робость,

честолюбие и беззаботность. Везде этот человек был бы замечателен своей

странностью...»

Думается, оба мемуариста истинные свойства натуры Потемкина принесли в жертву

литературной форме и яркости изложения.

Недоброжелатель Потемкина Массон оставил о нем язвительный отзыв: «Он

создавал или уничтожал все, он приводил в беспорядок все. Когда его не было,

все говорили лишь о нем; когда он находился в столице, никого не замечали,

кроме него. Вельможи, его ненавидевшие и игравшие некоторую роль разве только

в то время, когда князь находился при армии, обращались в ничто при его

возвращении...» Тем не менее и Массон признавал: «Его кончина оставила

громадный пробел в империи».

В своем отечестве Потемкина не любили. Панегирики Потемкину встречаются

крайне редко (Мария Федоровна, супруга наследника Павла Петровича, мемуарист

А. М. Тургенев). Потемкин в изображении Тургенева блистателен: «Истинный и

бескорыстный друг Екатерины, человек необразованный, но великий гений,

человек выше предрассудков, выше своего века, желавший истинно славы

отечества своего, прокладывавший пути к просвещению и благоденствию народа

русского».

Прочие отзывы сплошь негативные, с налетом сарказма и откровенного

злорадства в связи с его кончиной. А. Т. Болотов писал, что смерть князя

«поразила всю Россию не столько огорчением, сколько радостью». Чувство

радости выразил и знаменитый новгородский наместник К. Е. Сивере: «Так его

нет более в живых, этого ужасного человека, который шутил когда-то, что

станет монахом и архиепископом. Он умер, но каким образом? Естественною ли

смертью или, быть может. Провидение нашло орудие мести? Или это была

молдаванская горячка? — дар страны, которую он поверг в несчастие и над

которой он хотел царствовать».

Самым ярым ненавистником Потемкина был Ф. В. Растопчин, постоянно поминавший

князя в письмах к своему приятелю, послу в Лондоне С. Р. Воронцову. Растопчин

изъяснялся совсем не в духе христианской морали: «Смерть совершила свой

удачный удар. Великий муж исчез; об нем сожалеют... разве только гренадеры

его полка, которые, лишась его, лишились привилегии воровать безнаказанно.

Что касается меня, то я восхищаюсь тем, что день его смерти положительно

известен, тогда как никто не знает времени падения Родосского колосса». По

мнению князя Щербатова, Потемкину были присущи все возможные человеческие

недостатки — «властолюбие, пышность, подобострастие ко всем своим хотениям,

обжорливость и, следственно, роскошь в столе, лесть, сребролюбие,

захватчивость и, можно сказать, все другие знаемые в свете пороки, которыми

или сам преисполнен, и преисполняет окружающих его...».

.На единственном сохранившемся памятнике Екатерине Великой ( открытом в

Петербурге в 1873г.) М. О. Микешин и его помощники изобразили государыню

стоящей на высоком пьедестале. Пьедестал окружают фигуры Г. А. Потёмкина, П.

А. Румянцева, А. В. Суворова, А. Г. Орлова, А. А. Безбородко, И. И. Бецкого ,

Е. Р. Дашковой, Г. Р. Державина. Центральное место занимает Потёмкин,

попирающий ногой символы османского могущества.

Список литературы:

1. Лопатин В.С. Потёмкин и Суворов. М.: Наука. 1992.- С. 288.

2. Савин А. Н. Фавориты Екатерины II. Ставрополь.: Кн. изд -во. 1990.-С. 42.

3. Шахмагонов Н. Ф. От Очакова до Измаила. М. : Знание. 1991. - С. 61.

4. Евгеньева М. Любовники Екатерины. Л. : Экслибрис. 1991. - С. 77.

5. Валишевский К. О привратной жизни Потёмкина. Потёмкинский праздник. М.:

Панорама. 1991.- С. 27.

6. Валишевский К. Роман императрицы Екатерины II. М. : СП "ИКПА". 1990.- С. 630.

7. Ганичев В. Н. Русский военно - морской флот. М.: Мол. Гвардия. 1990.-С. 462.

8. Екатерина 11. Записки императрицы. Под. Ред. Рудницкой Е. Л. М.: Наука.

1990.- С. 277.

9. Михнева Р. Россия и Османская Империя в середине 18 века. М.: Наука.

1985.- С. 183.

10. Сборник документов " Русские полководцы" . Под. Ред . Стырова В. Д. ,

Сухомлина А. В. М.: Воениздат. 1953.-С.687.

11. Пикуль В. Фаворит . В 2-х т. Рига.: Лиесма. 1985.

12. Павленко Н. "Екатерина Великая. Фавориты. Красавец умненькой" //Родина.

1998.№ 4. -С. 113.

13. Павленко Н. "Екатерина Великая. Вельможи. Алкивиад Таврический." //

Родина. 1998. № 9.- С. 113.

14. Павленко Н. "Екатерина Великая. Вельможи. Лебединая песня Потёмкина." //

Родина. 1999.№ 1.-С. 113.

15. Елисеева О. " Разве мы кому спать помешали?". Греческий проект Потёмкина

и Екатерины11.// Родина. 1999.№ 5.- С. 113.

16. Лопатин В. "Смерть князя - куколки."// Родина . 1999.№ 6.-С.97.

17. Елисеева О. "Любезный мой питомец" // Отечественная история. 1997. № 4.-

С. 80.

18. СБВИМ - Сборник военно-исторических материалов - СПб.: 1893-1895 гг.

Выпуск 4, 7, 8.

[1] Пикуль В.р."ФАВОРИТ" т.1 с.59-62

[2] Пикуль В. р. "ФАВОРИТ" т. 1 с.65

[3].А.А.Загряжский (1716-1786) был

прадедом жены А.С. Пушкина Н.Н.Гончаровой, и в этом заключалось дальнее не

родство , а сродство поэта с Г.А.Потёмкиным, личностью которого Пушкин серьёзно

заинтересовался.брат поэта Лев Пушкин был женат на Е.А.Загряжской

[4] Дания в те времена славилась

изготовлением бесподобных париков и накладных локонов(прим. ред.)

[5] В. Пикуль "ФАВОРИТ" т. 1. стр. 79

[6] В исторической литературе

бытует версия , согласно которой Потёмкин был удалён из университета за острую

поэтическую сатиру, направленную против засилья немецкой профессуры . К

сожалению , поэтическое и музыкальное наследие князя затерялось от потомства во

времени.

[7] Лопатин В. Потёмкин и Суворов.М.: Наука. 1992. С.-287.

[8] Русская старина.1867. №5.С.-34.

[9] Здесь и далее:выдержки из

док-тов. Мемуариста Тучкова.Тучков А. С.(1766-1808).Записки.СПб.: 1908.С.-151.

[10]Здесь и далее: Русский Архив.1886.№3.Щербатов. М. М.Указ.соч..С-230.

[11] РА.1878.Записки Екатерины.С.-106.

[12] РА.1870.Массон.Записки.С.-208.(Здесь и далее)

[13] "Осьмнадцатый век"

Исторический сборник, издаваемый П. Бартеневым. М., 1868-1869. Кн. 1-4.

[14] Перечислив племянниц

Светлейшего и их титулованных мужей, он сообщает, что Надежда Ва­сильевна

Энгельгардт «вышла за Петра Амплеевича Шепелева, бывшего впоследствии

действитель­ным тайным советником и сенатором. Когда он женился, он был не

более как полковник, незначи­тельное лицо в сравнении с мужьями сестер Надежды

Васильевны, которые были красавицы, а са­ма она очень была некрасива лицом.

Впрочем, не одно это обстоятельство было, как говорят, при­чиною этого

сравнительно неблистательного брака. В 1775 году во время пребывания в Москве

дво­ра, прибывшего туда праздновать Кючук-Кайнарджийский мир... появился там

тридцатишестилет­ний Петр Михайлович Голицын, меньшой сын генерал-адмирала кн.

Михаила Михайловича... от второго брака его с Татьяной Кирилловной

Нарышкиной... внучатой племянницей царицы Натальи Кирилловны. Князь П. М.

Голицын, вдовец, женатый прежде на княжне Екатерине Александровне Долгорукой...

родной внуке известного фельдмаршала кн. Михаила Владимировича Долгорукого, был

первый, нанесший удары шайкам Пугачева в 1774 году. Красота его произвела общее

впечатле­ние при дворе и в свете. Императрица не раз выражала громко похвалы

его прекрасной наружно­сти. Потемкин очень невзлюбил князя П. М. Голицына за

его светские и придворные успехи и имел против него, кроме того, какие-то

другие личные обиды. Предание гласит, что он решился во что бы то ни стало

отделаться от Голицына и нашел человека, готового на злодейство ради разных

вы­год и покровительства. Это был Петр Амплеевич Шепелев, который как-то

придрался к кн. Петру Михайловичу, вышел с ним на поединок и убил его 11 ноября

1775, изменническим образом. Пос­ле этого он получил в награду руку племянницы

Потемкина Надежды Васильевны Энгельгардт, а за­тем открылся ему путь к

повышениям и богатству...».

[15] Дата похорон князя П. М.

Голицына — 14 ноя­бря — по ошибке превратилась в дату его смер­ти. Эта неверная

дата помещена на его надгро­бии.

[16] История дипломатии. М. 1941. С. 290-291.

[17] Брикнер А. Г. Потемкин. СПб. 1991. С. 60-64.

[18] Григорович Н. Канцлер князь

Александр Андреевич Безбородко в связи с событиями его вре-мени//Сб. РИО. 1881.

Т. XXIX.

[19] . Raeff M. Catherine the

Great. A profile. N. Y. 1972. P. 198; Idem. Der Stil der russischen

Reichpolitik und Furst G. A. Potemkin//Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas.

1968. Bd. 16. Hf. 2. S. 161,193.

[20] . Raeff M. Catherine the

Great. A profile. N. Y. 1972. P. 198; Idem. Der Stil der russischen

Reichpolitik und Furst G. A. Potemkin//Jahrbucher fur Geschichte Osteuropas.

1968. Bd. 16. Hf. 2. S. 161,193.

[21] Маркова О. П. О происхождении

так называемого греческого проекта (80—е годы XVIII в.)//Ис-тория СССР. 1958. №

4. С. 53-58.

[22] Madariaga I. de. Russia in

the Age of Catherine the Great. New Haven - L. 1990. P. 283.

[23] Каменский А. Б. "Под сению Екатерины". СПб.

[24] Тиктопуло Я. Мираж Царьграда//Родина. 1991. №11-12.060.

[25] Arneth A.-R. Jozef II und

Katharina von Russland. Wien. 1869. S. 32; Брикнер А. Г. История Екатерины

Второй. М. 1991. С. 380.

[26] Arneth A.-R. Maria Theresia... S. 157.

[27] АВПРИ. Ф. 5. Д. 591. Ч. I. Л. 99-113 об.

[28] Брикнер А. Г. История... С. 396.

[29] АВПРИ. Ф. 5. Д. 591. Ч. I. Л. 105-106 об.

[30] Лопатин В. С. Потемкин и Суворов. М. 1992. С. 62.

[31] Дубровин Н. Ф Присоединение Крыма к России. СПб. 1889. Т. IV. С. 836-838.

[32] АВПРИ. Ф. 5. Д. 591. Ч. I. Л. 106 об.

[33] Сб. РИО. Т. 26.1879. С. 444.

[34] Вернадский Г В. Записки о

необходимости присоединения Крыма к России. Б. м. Б. г. С. 9— 10.

[35] РГАДА. Ф. 5 Д. 85. Ч. I. Л. 37.

[36] АВПРИ. Ф. 5 Д. 588. Ч. II. Л. 37-37 об.

[37] РГАДА. Ф. 10. Он. 3. Д. 557. Л. 1-2.

[38] РГАДА. Ф. 10. Он. 3. Д. 557. Л. 440.

[39] РГАДА. Ф. 10. Он. 3. Д. 557. Л. 202.

[40] ГПБ С-Щ (Государственная

Публичная библиотека Салтыкова-Щедрина) . Отдел рукописей и редких книг.

Страницы: 1, 2, 3