Реферат: Петр I и исторические результаты совершенной им революции

палатами и церквами никому неизвестных угодников, политическими аллегориями

новой Империи..."

И дальше Г. Федотов заявляет то, о чем в наши дни хранят уже совершенно

гробовое молчание русские европейцы — поклонники Петра и ненавистники

большевиков. "...Не будет преувеличением сказать, что весь духовный опыт

денационализации России, предпринятый Лениным, бледнеет перед делом Петра.

Далеко щенкам до льва. И провалившаяся у них "живая" церковь блестяща удалась

у их предшественника, который сумел на два столетия обезвредить национальные

силы православия".

X. ВСЕШУТЕЙШИЙ СОБОР И ЕГО КОЩУНСТВА

На Церковном Соборе 1667 года было сформулировано следующее понимание

духовной и царской власти: "Да будет признано заключение, что Царь имеет

преимущество в делах гражданских, а Патриарх в делах Церковных, дабы таким

образом сохранилась целою и непоколебимою стройность церковного учреждения".

Этот взгляд находился в силе до 1700 года, до начала церковной реформы,

проведенной Петром I, когда он осуществил идею европейского протестантизма.

Прежде чем провести эту реформу, сын Тишайшего царя прошел длительный путь

отталкивания от православия. "На Кокуе началось, — как вспоминает князь

Куракин: — "дебошство, пьянство так велико, что невозможно описать". В этой

обстановке зародился и вырос "Всешутейший Собор", — пишет Иванов с "неусыпной

обителью шутов и дураков. Друзья протестанты во главе с Лефортом настраивают

Петра против православия. Петр охладевает к своей религии, "все симпатии

переносит к протестантам".

"Всешутейший Собор имел весьма сложную организацию и, конечно, был создан не

русской головой".

"На этой почве безудержного разгула, — указывает С. Платонов, — вырос и

знаменитый "всешутейший собор" с "неусыпаемой обителью" шутов и дураков. Если

последняя "обитель" отражала в себе старый туземный обычай держать шутов и

ими забавляться, то "собор мог сложиться в форме грубой пародии сначала на

"католицкую" иерархию, а потом, по мере увеличения затеи и на православное

архиерейство, — только в обстановке, разноверного, в большинстве

протестантского и вольномысленного общества немецкой слободы. "Всешутейший

собор" был попыткой организовать ритуал пьяных оргий в виде мистерий Бахуса.

Пьяницы составляли правильную коллегию служившую Бахусу под главенством

"Патриарха" и состоявшую из разных священных чинов до "дьяконов...

включительно". "Имея резиденцию в Пресбурге (почему патриарх и назывался

Пресбургским), собор действовал там и в слободе, а иногда выскакивал и на

московские улицы, к великому соблазну православного народа".

"...Борясь с Патриаршеством, — указывает М Зызыкин, — которое по своему

государственному положению было олицетворением тех церковных идеалов, которые

призвано было иметь и само государство по теории симфонии, Петр принужден был

озаботиться в этой борьбе с церковными идеалами жизни житейским и

теоретическим дискредитированием того, кто своим саном и положением в

государстве был носителем их для членов Церкви и для членов государства, то —

есть с Патриархом".

С целью дискредитирования Патриарха и вообще церковных властей, по

свидетельству Скворцова, автора исследования "Патриарх Андриан", — Петром был

создан "всешутейший", сумасброднейший и всепьянейший собор" князя Иоаникиты,

Патриарха Пресбургского, Яузского и всего Кокуя.

При патриархе Пресбургском находилось 12 кардиналов, епископов и

архимандритов, составленных из числа самых больших пьянчуг и безобразников

Москвы и Кокуя — Московской иностранной слободы". Все эти лица носили с

одобрения Петра прозвища, которые, по словам историка Ключевского, никогда не

смогут появиться в печати".

Ларец для хранения бокалов являлся копией переплета Евангелия. "Одним словом,

— .пишет Ключевский, — это была неприличнейшая пародия церковной иерархии и

церковного богослужения, казавшаяся набожным людям пагубой души, как бы

вероотступлением, противление коему — путь к венцу мученическому".

По свидетельству современников Петра Первого: — эта "игра" пьяных самодуров в

боярских дворах была такая "трудная, что многие к тем дням приготовлялись как

к смерти"; "сие славление (праздники) многим было бесчестное и к наказанию от

шуток не малому; многие от дураков были биваны, облиты и обруганы".

Вот как описывает в своем "Дневнике" Корб, секретарь посольства австрийского

императора Леопольда, знаменитый "Всешутейший Собор" Петра Первого. Дело было

в Москве, в 1699 году, во время страшного розыска и казни стрельцов, когда

Петр, по словам Пушкина, был "по колена в крови".

"Февраль 21. — Особа, играющая роль Патриарха, со всей труппой своего

шутовского духовенства праздновала торжественное посвящение богу Вакху

дворца, построенного царем и обыкновенно называемого дворцом Лефорта.

Шествие, назначенное по случаю этого обряда, выступило из дома полковника

Лимы. Патриарха весьма приличное облачение возводило в сан Первосвященника:

митра его была украшена Вакхом, возбуждавшим своей наготой любовные желания;

Амур и Венерой украшали посох, чтобы показать какой паствы был сей пастырь.

За ним следовала толпа прочих лиц, изображавших вакханалию: одни несли

большие кружки, наполненные вином, другие — сосуды с медом, иные — фляги с

пивом, с водкой, последним даром в честь Сына Земли. И как, по причине

зимнего времени, они не могли обвить свои головы лаврами, то несли жертвенные

сосуды, наполненные табаком, высушенным в воздухе, и, закурив его, ходили по

всем закоулкам дворца, выпуская из дымящегося рта самые приятные для Вакха

благоухания и приличнейший фимиам... "

Чем этот антирелигиозный маскарад, проводимый царем Петром лучше таких же

дурацких религиозных карнавалов, устраиваемых в религиозные праздники

комсомольцами, наряжавшихся как и Петр патриархами и священниками. Не есть ли

эти комсомольские карнавалы простое подражание всешутейшему собору Петра,

почитаемого большевиками ревнителем западной культуры. То, что Петр попирал

народные традиция во имя будущего блага народа — не есть оправдание. Тогда

надо оправдывать и большевиков, которые уверяют, что они тоже надругались над

всем, что дорого сердцу народа во имя прекрасного будущего.

"Сам Петр был протодьяконом в этом соборе. У собора были свои молитвы и

песнопения, свои облачения и т.д.". Бывало, что на первой неделе поста, когда

богобоязненные москвичи посвящали все время постам и молитвам, "всепьянейший

собор" Петра в назидание верующих устраивал шуточную покаянную процессию"

"Его всешутейшество" выезжал окруженный своими сподручниками в вывороченных

полушубках на ослах, волах или в санях, запряженных свиньями, козлами и

медведями. Такое подражание церковному богослужению в глазах народа было

богохульством и поруганием веры".

Об уставе этого всешутейшего собора даже составитель биографии Петра Первого

В. Мавродин, изданной советским издательством "Молодая Гвардия", отзывается

так: "Придет время, когда Петр, как мы увидим, старательно выработает другой

устав, устав "Всешутейшего и сверхпьянейшего собора", который даже с точки

зрения самых отъявленных вольнодумцев XVIII века явится олицетворением

богохульства".

Во время свадьбы учителя Петра 84-летнего Зотова, наряженные в маски

собутыльники Петра сопровождали Зотова с женой "в главную церковь, где венчал

их столетний священник. Перед этим последним, потерявшим уже зрение и память

и еле стоявшим с очками на носу, держали две свечи, и в уши кричали ему,

какие он должен читать молитвы перед брачною парою".

Выборы нового патриарха всешутейшего собора в 1718 году были кощунственной

пародией на церковный чин избрания патриарха всея Руси.

"Бахус, — пишет историк Шмурло, — несомый монахами, напоминал образ,

предшествуемый патриарху на выходе; речь князя-кесаря напоминала речь,

которую Московские цари обыкновенно произносили при избрании Патриархов".

"Наконец, — утверждает Иванов, — это не было временным явлением, вызванным к

жизни каким-нибудь обстоятельством, нет это было постоянным убеждением Петра

и признанием его необходимости. Яростные нападки на Церковь и глумление над

обрядами Православной Церкви, доходившие до открытого кощунства, Петр

сохранил до самой смерти".

В самые кровавые дни своей жизни, во время казней стрельцов, во время казней

по делу о мнимом заговоре царевича Алексея, Петр всегда устраивал

кощунственные игрища Всешутейшего Собора. Только кончились изуверские казни

мнимых соучастников царевича Алексея, как в Преображенском селе было устроено

торжество по случаю облачения нового Папы Всешутейшего Собора Петра Бутурлина

в ризы и митру по образу патриарших. На этом кощунственном сборище

присутствовал и местоблюститель Патриаршего Престола Феофан Прокопович.

Присутствовал он часто и на других сборищах Всешутейшего Собора. И в этой

непристойной, кощунственной обстановке обсуждал с Петром проекты замены

патриаршества Синодом.

Петр любил уродовать все. Когда умер карлик Петра I "Нарочитая Монстра", за

гробом шли самые ужасные уроды, которых удалось собрать. Похороны карлика

Петр, как и все, что делал, превратил в кощунство и издевательство. Издевался

над живыми, издевался над прахом Милославского, издевался над трупом своего

"Нарочитого Монстры".

Великана-Гренадера, в детской распашонке вели на помочах два карлика. Шесть

ручных медведей везли в тележке спеленатого как младенца крошечного карлика.

В конце процессии шел Петр и бил в барабан. Ни жизнь, ни смерть, ничто не

было свято для Петра, который сам в нравственном смысле был ничем иным, как

"нарочитым монстрой".

Даже советский историк В. Мавродин в своей биографии Петра Первого

признается, что "Собор, имевший своим центром Пресбург, "потешную фортецию"

(крепость) на Яузе, кутил и гулял и по слободе, и по Москве, вызывая подчас

не столько смех, сколько страх и негодование богомольной столицы.

Во время этих шествий из дома в дом, маскарадов, святок, в которых нередко

принимало участие несколько сот пьяных людей, "игра" была такая "трудная, что

многие к тем дням подготовлялись как бы к смерти", а многим она стоила

здоровья и даже жизни.

И вполне естественно, что боярская Москва с замиранием сердца следила за

своим царем: вернет ли ему Бог рассудок, пойдет ли он по пути отца и деда или

навсегда собьется с дороги. И куда повернет этот "пьянчужка — царь", "царь

Кокуйский" святорусскую землю и матушку Москву, кто знает".

В "Истории русского театра" Н. Евреинова, изданной недавно Чеховским

издательством, мы читаем: "Не только в самом театре — понимая "театр" в

популярном смысле этого слова, — но и во всевозможных обрядах-пародиях на

театрализацию, для которой, Петр не жалел ни времени, ни денег, легко

заметить ту же политико-преобразовательную тенденцию, неуклонно проводимую

этим царем почти во всех областях государственного правления.

Насаждая всюду европейское просвещение, Петр I боролся, путем этих

театральных пародий, как со старинными обрядами языческого происхождения,

так и с обрядами чисто церковными, получившими верховное благословение Патриарха

" (подчеркнуто мною.).

Плохо это или хорошо, когда царь борется с помощью кощунственных пародий с

церковными обрядами, одобренными Патриархом, — это господина Евреинова мало

интересует, он отмечает только, что эта борьба была "особенно интенсивна" "и

потому на редкость красочно-театральна" (в "аттракционных целях"). "Видя в

консервативной церковной власти очаг сопротивления. его реформам, —

равнодушно повествует Н. Евреинов, Петр "был принужден к "субординации"

непослушной ему церкви всякими мерами, кончая провозглашением самого себя

главою православной Церкви и упразднением патриаршества. Отсюда становится

понятным, "Всешутейший всепьянейший Собор", периодическому ритуалу которого

Петр придал столь соблазнительно-сатирическую форму и для которого не пожалел

времени на подробную театральную разработку деталей".

Несмотря на свое восхищение "на редкость красочно-театральной постановкой

сборищ членов "всешутейшего собора" Н. Евреинов все-таки признает, что "если

бы при театральных пародиях подобного рода присутствовали только члены

"всешутейшего собора", можно было бы не придавать им большого значения; мало

ли как коротают время великие мира сего! Но на эти безжалостно-сатирические

пародии были допускаемы и посторонние зрители и притом в таком количестве,

какое позволяет говорить о "народе", как о массовом свидетеле всех этих

издевательств — театральных потех". "Это-то и требовалось зачинателю

подобного рода театральных пародий. Смех убивает — знал этот большой юморист,

смех изничтожает, в глазах других, то чему они поклоняются. А предметом этих

театральных пародий служило как раз то, что, по мнению Петра, подлежало

изничтожению".

В революционной деятельности Петра было много надуманного, лишнего. Лишней и

абсолютно вредной была та сторона его деятельности, которую известный

театральный деятель Н. Евреинов в своей "Истории русского театра" называет

"театрализацией жизни". Будучи западником Н. Евреинов, конечно, восхищается и

этой стороной деятельности царя-революционера. "Эта задача великой

театрализации жизни, — пишет он, — была разрешена Петром с успехом

неслыханным в истории венценосных реформаций. Но на этой задаче, по-видимому,

слишком истощился сценический гений Петра!"

Какую же задачу поставил Петр в области "театрализации жизни?" На этот вопрос

Н. Евреинов отвечает так: "Монарх, самолично испытавший заграницей соблазн

театрального ряжения, восхотел этого ряжения для всей Руси православной". Эта

дикая затея не вызывает у Н. Евреинова никакого возмущения, а наоборот, даже

сожаление. "На переряжение и передекорирование Азиатской Руси, — пишет он, —

ушло так много энергии, затрачено было так много средств, обращено, наконец,

столько внимания, что на театр в узком смысле слова, гениальному режиссеру

жизни, выражаясь вульгарно, просто "не хватало пороху". О том, что на

создание русского театра у Петра не хватало пороху, об этом Н. Евреинов

сожалеет, а о том, что он всю Россию заставил играть трагический фарс, за это

Н. Евреинов называет Петра "Гениальным режиссером жизни".

Русские европейцы всегда извиняются за вульгарные обороты речи, и никогда за

вульгарный стиль мышления.

XI. ПЕТР I И МАСОНЫ

Первые масонские ложи возникли в России после возвращения Петра из Европы. С

масонами встречался и сам Петр и Б. П. Шереметьев.

"На Мальте, — сообщает Иванов, — Шереметеву была сделана самая торжественная

встреча. Он участвовал на большом празднике Мальтийского ордена в память

Иоанна Предтечи. Ему там давали торжественный банкет. Гранд-магистр возложил

на него драгоценный золотой с алмазами крест" (Иванов. От Петра I до наших

дней).

По возвращении в Москву 10 февраля 1699 года Шереметев представился царю, на

банкете у Лефорта, убравшись в немецкое платье и имея на себе мальтийский

крест. От царя он получил "милость превысокую". Царь поздравил его с

Мальтийской Кавалерией, позволил ему всегда носить на себе этот крест, и

затем состоялся указ, чтобы Шереметев писался в своих титулах "Мальтийским

Свидетельствованным Кавалером".

"В России свет масонства, — пишет Т. Соколовская, — проник по преданию при

Петре Великом: документальные же данные относятся к 1731 году".

Известный Пыпин в своем исследовании "Русское масонство" пишет, что

"масонство в Россию по преданию ввел сам Петр, он будто был привлечен в

масонство самим Кристофором Вреном (или Реном), знаменитым основателем

английского масонства; первая ложа существовала в России еще в конце XVII ст.

Мастером стула был в ней Лефорт, первым надзирателем Гордон, а вторым сам

Петр. По другому рассказу Петр вывез из своего путешествия (второго 1717 г.)

масонский статут и на его основании приказал открыть или даже сам открыл ложу

в Кронштадте".

Вот почему, может быть, имя Петра пользовалось таким почитанием в русских

масонских ложах, существовавших в 18 веке. Вот почему они распевали на своих

сборищах "Песнь Петру Великому", написанную Державиным.

В одной рукописи Публичной Библиотеки, — сообщает Вернадский в своей книге

"Масонство в царствование Екатерины II", — рассказывается, что Петр принят в

Шотландскую степень св. Андрея". "Его письменное обязательство существовало в

прошлом веке в той же ложе, где он принят и многие оное читали".

По указанию того же Вернадского "среди рукописей масона Ленского есть обрывок

серой бумаги, на котором записано такое известие: "Император Петр I и Лефорт

были в Голландии приняты в Тамплиеры".

В.В. Назаревский в своей книге "Из истории Москвы" сообщает, — "в находящейся

в Москве Сухаревой Башне, по сохранившемуся преданию происходят тайные

заседания какого-то "Нептуновского общества". Председательствовал на этих

тайных заседаниях друг Петра Первого масон Лефорт. Петр был первым

надзирателем Нептуновского общества, а архиепископ Феофан Прокопович оратором

этого общества. Первый адмирал флота Апраксин, а также Брюс, Фергюссон

(фармазон), князь Черкасский, Голицын, Меньшиков, Шереметев и другие

высокопоставленные лица были членами этого общества, похожего на масонское.

История и предания скрыли от нас происхождение и цель этого тайного общества,

но среди москвичей еще долгое время спустя ходили слухи, что в Сухаревой

Башне хранилась в тайне черная книга, которая была замурована в стену,

заколочена алтынными гвоздями и которую охраняли двенадцать нечистых духов.

Доказать сейчас документально, что Нептуново общество было масонским и сам

Петр был масоном, конечно, трудно. Но то, что он стал в значительной степени

жертвой деятельности масонов, которые внушили ему мысль о необходимости

превращения России в Европу, это несомненно. С масонами Петр общался в

немецкой слободе, встречался со многими масонами он и во время своих

заграничных путешествий.

Крайний космополитизм Петра — вероятно плоды внушений со стороны масонов,

встречавшихся в разно время с Петром.

"Петр I, — пишет Иванов, — стал жертвой и орудием страшной разрушительной

силы, потому что не знал истинной сущности братства вольных каменщиков. Он

встретился с масонством, когда оно еще только начало проявлять себя в

общественном движении и не обнаружило своего подлинного лица.

Масонство — двуликий Янус: с одной стороны братство, любовь,

благотворительность и благо народа; с другой атеизм и космополитизм,

деспотизм и насилие".

Вся программа, сначала масонской по своему духу, а затем западнической

"прогрессивной", либеральной и революционной интеллигенции во всех своих

чертах была сконструирована уже Петром и его идейными вдохновителями

иностранцами, протестантами и масонами. "Эта программа — указывает Иванов, —

сводилась к следующему: "забвение или открытая ненависть к прошлому. Взгляд

на православие и борьба с ним, как силой реакционной и враждебной прогрессу.

Борьба за отделение Церкви от государства, с церковным авторитетом,

духовенством и монашеством, гонение православной Церкви. Национальное

безразличие, рабское преклонение перед всем иностранным и инославным и

сатанинская ненависть к националистам и патриотам, как "бородачам" и

"черносотенцам".

Поход против самодержавия, за его ограничение или свержение. Взгляд на народ,

как на средство для достижения своих целей. Любовь не к отечеству, а к

человечеству и стремление стать гражданами вселенной. С Петра не остается

никаких связей с прошлым. Правящий класс и интеллигенция перестают быть

хранителями быта. Бытовое исповедничество заменяется западно-европейским

мировоззрением. Русские образованные классы очутились как бы в положении "не

помнящих родства", а интеллигенция сделалась "наростом" на русской нации".

В главе "Эпоха Петра явилась колыбелью масонства и передовой интеллигенции",

Иванов указывает:

"Властители дум" русского общества получили свои познания от масонской

премудрости. . .

Под знаменами пятиконечной звезды прошли: Артамон Матвеев, князь В. В.

Голицын, "Птенцы гнезда Петрова", Прокопович, Посошков, Татищев, Кантемир,

кн. Щербатов, Сумароков, Новиков, Радищев, Грибоедов, декабристы, Герцен,

Бакунин, Нечаев, либералы, радикалы, социалисты, Ленин.

...В течение двух столетий передовая интеллигенция шла под знаменем мятежа

против божеских и человеческих установлений. Они шли от рационализма к

пантеизму и закончили атеизмом и построением Вавилонской башни.

Коллегии, Верховный тайный совет, Конституция кн. Димитрия Голицына, проекты

кн. Никиты Панина, наконец Екатерины П, конституция гр. Строганова, план гр.

Сперанского, "Правда" Пестеля, планы декабристов, утопические мечты

Петрашевцев, анархизм Бакунина, — гимны мировому социальному перевороту

Герцена, поножовщина Нечаева и "Грабь награбленное" Ильича — все это этапы

борьбы за представительную монархию, демократию, социализм и коммунизм,

уничтожение православного русского царства, и, говоря словами В. А.

Жуковского "возвышение в достоинство совершенно свободного скотства".

...Россию и народ привела к гибели воспитанная масонством либерально-

радикально-социалистическая интеллигенция.

История русской революции — есть история передовой, либерально-радикально-

социалистической интеллигенции.

История либерально-радикально-социалистической интеллигенции есть по существу

история масонства.

В результате, вместо единого прежде народа, одинаково верившего, одинаково

думавшего, имевшего одинаковые обычаи, возникло как бы два отдельных народа.

Верхи стали европейцами, весь народ остался русским по своим верованиям,

миросозерцанию и обычаям. В результате Петровской революции высшие

европеизированные круги русского общества стали каким-то особым народиком

внутри русского общества.

"Это, — писал Ф. Достоевский, — теперь какой-то уж совсем чужой народик,

очень маленький, очень ничтожненький, но имеющий, однако, уже свои привычки и

свои предрассудки, которые и принимаются за своеобразность. И вот,

оказывается теперь даже и с желанием своей собственной веры".

Таков был трагический результат попытки Петра сделать Россию Европой.

Безудержное чужебесие высших кругов, как и предсказывал Юрий Крижанич, не

прошло для России даром. Спустя два столетия оно привело к новому разгрому

русской государственности.

Реформы Петра, как и церковные реформы, которые проводил Никон, были,

конечно, нужны. Но проводить их надо было не так, как проводили их Петр

Великий и Никон. В том же виде, как они были проведены, реформы приняли

характер насильственных революций и несомненно принесли больше вреда, чем

пользы.

XII. ПРОТЕСТАНТСКИЙ ХАРАКТЕР ЦЕРКОВНОЙ "РЕФОРМЫ" ПЕТРА I

Ключевский признавался, что он в своих исторических исследованиях не

задавался вопросом о том, "какие перемены произвели реформы Петра в понятиях

и нравах и вообще в духовной жизни народа". Попытаемся заняться этим вопросом

мы, опираясь на исторические факты и выводы, сделанные как Ключевским так и

другими русскими историками.

"Духовный регламент", исковеркавший судьбу Православной Церкви, составил

Феофан Прокопович, — беглый униат, бывший одно время учеником иезуитов и

протестантов, почитатель философов-атеистов. Многие из современников

подозревали, что Феофан вообще был безбожник.

В произнесенной в Успенском соборе проповеди Феофан не постеснялся заявить,

что главой Православной Церкви является не Христос, а царь.

"...Феофан, — пишет проф. Зызыкин, — пропитанный протестантским рационализмом

относился к народному пониманию религии с величайшим презрением и пристрастие

к обряду почитал грубым ханжеством и преследовал. Он в корне подрывал все то,

что считалось основой русского благочестия. Народ видел, что преследуются

самые дорогие предметы его религиозного почитания, что обычай и верования

дедов провозглашаются "бабьими баснями", "душепагубными дуростями";

недовольство народа выражалось в разных формах, то в подметных письмах, то в

появлении разных людей, критикующих церковную реформу Петра. Так Соловьев

(XV, 137) сообщает о появлении в Москве Нижегородского посадского Андрея

Иванова, пришедшего за 400 верст сообщить царю, что он — еретик, разрушает

христианскую веру.

Все внешние формы религии были дороги каждому человеку, как видимое выражение

православия; обряд тесно соединялся в уме с представлением о вере и нарушение

его почиталось грехом. А Петр хотел репрессиями устранить, веками

выработанный религиозный склад жизни и естественно нажил врагов.

Представление же его о путях спасения уже исходило в действительности из

иного неправославного учения, результатом чего было его отношение и к

монашеству; иные были у него и канонические понятия о правительственной

власти в Церкви, полученные из протестантского учения; отсюда его понятие о

возможности отмены патриаршества светской властью. Народ инстинктивно

чувствовал, что все это не может делать царь православный".

"Не получая удовлетворения в православной богословской науке, тогда плохо и

мало разработанной, Феофан от католических доктрин (он изучал богословие в

Киевской Академии и католических коллегиях Львова, Кракова и Рима.),

обратился к изучению протестантского богословия и, увлекаясь им, усвоил

некоторые протестантские воззрения, хотя был православным монахом. Эта

наклонность к протестантскому мировоззрению, с одной стороны, отразилась на

богословских трактатах Феофана, а с другой стороны — помогла ему сблизиться с

Петром в воззрениях на реформу. Царь, воспитавшийся на протестантской

культуре, и монах, закончивший свое образование на протестантском богословии,

прекрасно поняли друг друга".

В ряде своих сочинений Феофан Прокопович доказывает, что государство имеет

право управлять церковью, как оно хочет. Это ли не типичный протестантский

взгляд на Церковь. Феофан Прокопович и не пытался скрывать протестантский

характер своих идей. Его душа была предана "короне немецкой". Он считал, что

цитадель протестантства — Германия, это духовная мать всех стран.

Протестантским богословам Феофан заявлял:

"Если желаете знать обо мне, что я за человек, знайте, что я всецело предан

всем любящим истину... Так и теперь я расположен к вам. . . "

Когда вышел составленный Ф. Прокоповичем "Духовный регламент", протестанты

расценили как свою победу над православием. В одной изданной в те времена

брошюре автор с радостью писал:

"Вместо Папы русские имели своего Патриарха, значение которого в их стране

так же велико, как и значение Папы в Италии и в Римско-Католической церкви".

"...Но в правление Петра эта религия изменилась во многом, ибо он понял, что

без истинной религии никакие науки не могут приносить пользы. В Голландии и

Германии он узнал, какая вера наилучшая истинная и спасающая, и крепко

запечатлел в своем уме. Общение с протестантами еще более утвердило его в

этом образе мыслей; мы не ошибемся, если скажем, что Его Величество

представлял себе истинную религию в виде лютеранской. Ибо, хотя в России до

сих пор еще не все устроено по правилам нашей истинной религии, однако тому

уже положено начало, и мы тем менее можем сомневаться в счастливом успехе,

что мы знаем, что только грубые и упорные умы, воспитанные в своей суеверной

греческой религии, не могут быть изменены сразу и уступают только постепенно;

их, как детей, следует приводить шаг за шагом к познанию истины". Автор с

восторгом пишет о Петре I: "что касается до призывания святых, то Его

Величество указал, чтобы изображение Святого Николая нигде не стояло в

комнатах, чтобы не было обычая приходя в дом сначала кланяться иконам, а

потом хозяину. Система обучения в школах совершенно лютеранская и юношество

воспитывается в правилах нашей истинной евангельской религии. Чудеса и мощи

также уже не пользуются прежним уважением".

Еще в больший восторг автора приводит отмена патриаршества. "Царь отменил

патриаршество и по примеру протестантских князей объявил себя самого

верховным епископом всей страны".

"Морозов сообщает, — указывает Зызыкин, — что сначала в Синод хотели ввести и

протестантских пасторов и сделать его высшим административным учреждением и

для других христианских Церквей (первое время ему и подлежали лютеранские

Церкви). Это было окончательным уничтожением особности Церкви, высший орган

которой получал бытие от государства и становился одним из государственных

учреждений. В соответствии с этим исповедь и проповедь поставлены на службу

государству. Преступления государственные духовник открывал полиции, а

проповедь признана была стать одним из политических средств для государства".

О сильном влиянии протестантства указывает и С. Платонов. Он пишет: "С

реформой Петра протестантская культура стала широко влиять на Русь".

А Павлов в своем "Курсе русского церковного права" говорит прямо: "Взгляд

Петра Великого на Церковь ...образовался под давлением протестантской

системы. ...Была же введена и инквизиция из которой впрочем ничего не вышло".

XIII. УНИЧТОЖЕНИЕ ПАТРИАРШЕСТВА И ПОДЧИНЕНИЕ ЦЕРКВИ ГОСУДАРСТВУ

Подписав 25 января 1721 года "Духовный регламент" Петр подчиняет православную

церковь государству. Одним ударом он уничтожил патриаршество, обезглавил

русскую церковь, "обмирщил" русское государство, носившее до той поры

религиозный облик, одним росчерком пера уничтожил все результаты

национального строительства в течении веков. "Только чрезвычайное непонимание

идеи своей власти, — указывает Л. Тихомиров, — могло двинуть Петра на путь

такого отношения к вере и поставить церковь, как неоднократно выражались в

"Вавилонское пленение". "Духовный регламент" Петра Великого есть, — как

справедливо заявляет Л. Тихомиров, — величайший акт абсолютистского

произвола".

Подчинять церковь государству и нарушать этим многовековую традицию Петр не

имел никакого права. А Петр нарушил, следуя примеру протестантства. Петр не

имел никакого права узурпировать церковную власть и стать самовольно главой

православной церкви. В результате церковной реформы интересы религиозные были

удалены на второй план, а на первое место выдвинуты интересы политические.

"И это естественно, — пишет проф. Зызыкин, — ибо церковная реформа Петра была

уничтожением прежних церковных основ русской жизни. После Петра православие

перестало быть определяющей стихией государственного строительства в России;

оно, продолжая существовать, определило жизнь масс народа, процветало в

монастырях, скитах, давало святых подвижников, но оно уже не было той

связывающей само государство стихией, которое отметало бы влияние любых

философских систем, постепенно друг друга сменяющих".

Петр I отбросил высшие идеалы и понизил их "до уровня утилитаризма во всех

сферах жизни, утилитаризма и языческого патриотизма, забывшего тот идеал

святости и красоты, который потенциально живет в народе, как некий

неистребимый идеал, осуществляемый в отдельных личностях, но уже не

составлявший со времен Петра души государственного строительства. Выражаясь

на государственном языке на смену теории симфонии пришла теория просвещенного

абсолютизма с его культом государства ради государства".

"Петру I, — справедливо замечает проф. Зызыкин в другом месте, — был противен

сам институт патриаршества, как символ других основ жизни, не тех, которые он

проводил с Феофаном Прокоповичем. Ему нужно было не оцерковление государства,

а полное его омирщение, ибо для него руководящим началом было уже не создание

Святой Руси, а принцип государственной пользы, истолкованной самостоятельно

самой светской властью в зависимости от господствующих философских учений".

Петр, борясь с патриаршеством, созданным Церковью, игнорируя церковные

постановления и церковную собственность, вторгаясь властно в церковные

отношения, обнаружил полное игнорирование Церкви, как особого учреждения,

имеющего свои цели, средства и свои особые полномочия. И в этом игнорировании

ее заключался самый тяжкий разрыв с московским порядком церковно-

государственных отношений, основанных на идее симфонии властей.

"Все Петровское церковное законодательство есть разрушение основ церковной и

царской власти, связанной не только догматами веры, но и вселенскими канонами

Церкви. Таким образом пример нарушения границ должного и допустимого для

государства дан и в России впервые не в XX столетии, а в XVII и особенно в

начале XVIII-го и также не снизу, а сверху, опередив Францию во времени".

У Петра Великого, по заключению Л. Тихомирова, — не было понимания церкви, "а

с этим невозможно было понимание и собственной власти, как русского монарха,

В своем отношении к церкви он подрывал самую существенную основу своей власти

— ее нравственно-религиозный характер.

До Петра русское государство почти всегда, если не считать поры Никона,

опиралось на добровольное единение двух сил — государственной и церковной

власти. Петр Великий уничтожает эту национальную традицию, которая

насчитывала за собой 700 лет. Петр уничтожает важнейшую часть опоры русского

государства — свободную, независимую церковь".

Церковная "реформа" Петра была сознательным всесторонним переходом с русской

религиозной точки зрения, на западную, протестантскую точку зрения. В

результате создания Синода церковь стала одним из государственных учреждений.

И к несчастью, православная церковь не выступила решительно против ложного

решения Петром вопроса о взаимоотношении государства и Церкви вплоть до

революции 1917 года. Неестественные, двусмысленные отношения между

государством и церковью в равной степени отравляли и сознание носителей

государственной власти и сознание православной Церкви. Подчиняясь Синоду

православная Церковь в глубине своего сознания все же не примирялась с

антиправославным решением Петра.

То, что русские императоры в течение двух столетий после Петра вели свое

церковное управление в духе чистейшего протестантизма дало право видному

английскому богослову Пальмеру сказать следующую фразу: "Россия теперь —

империя, в которой немецкий элемент с его благородным религиозным

индифферентизмом есть голова, а греческая религия привязана к этой чужой

голове". Поэтому нельзя не согласиться с следующим выводом проф. Зызыкина:

"Духовный регламент" лишал духовенство первенствующего положения в

государстве и делал церковь уже не указательницей идеалов, которые признано

воспринимать и осуществлять государство, а просто одним из учреждений,

департаментом полиции нравов".

Синод не был учреждением, соответствующим канонам. Синод состоял не из одних

Епископов, как подобало бы высшему церковному органу по преданию

апостольскому, а и из архимандритов и даже лиц белого духовенства, мало того,

его члены носили названия, подобающие лицам гражданского ведомства:

президент, вице-президент, асессоры и пр. Они приносили присягу Государю, как

своему крайнему судье — все как в протестантских странах.

...Раньше Церковь, как самостоятельное от государственной власти учреждение,

могла и развиваться самостоятельно в самой себе, параллельно государству и

независимо от него; теперь она должна была действовать как одно из

государственных учреждений, наряду с другими государственными учреждениями по

предписаниям верховной власти "под наблюдением и руководством из офицеров,

человека доброго и смелого", как говорит Указ о назначении обер-прокурора 11

мая 1722 года. Теперь и Церковь обращается уже не только с увещанием, исходя

из нравственного убеждения, а как правительственное учреждение, издающее

юридически обязательные акты, неисполнение которых карается силой

государственных законов. Церковь уже — не сила нравственно-воспитательная, а

учреждение, в котором физическое принуждение возводится в систему. Сама

проповедь церковная из живого слова превращается в сухую мораль,

регламентированную правительством до мелочей, до позы проповедника, и Церковь

лишается положения свободной воспитательницы народа, свободно отзывающейся на

все явления жизни".

XIV. РАЗГРОМ ПРАВОСЛАВИЯ

В материалах по истории Петра, в записях, посвященных событиям 1721 года,

Пушкин помещает следующую запись: "По учреждении Синода, духовенство поднесло

Петру просьбу о назначении патриарха. Тогда — то (по свидетельству

современников, графа Бестужева и барона Черкасова) Петр, ударив себя в грудь

и обнажив кортик, сказал: "Вот вам патриарх". Так по-хулигански ответил Петр

на законное требование духовенства.

Только преследование русского духовенства при большевиках может быть сравнимо

с преследованием русского духовенства при Петре Первом. Трудно перечислить

все насилия, которые осуществил Петр против православной церкви. Известный

историк Православной Церкви Голубинский называл церковную реформу Петра

"государственным еретичеством". В "Истории греко-восточной церкви под властью

турок", написанной А. П. Лебедевым, читаем, что в истории Константинопольской

Церкви, после турецкого завоевания, мы не находим ни одного периода такого

разгрома епископата и такой бесцеремонности в отношении церковного имущества,

как это было проявлено Петром Первым. "Русская церковь в параличе с Петра

Великого. Страшное время". Такую оценку сделал результатам церковной реформы

Петра величайший русский философ Ф. Достоевский в своей записной книжке. Это

событие принесло очень серьезные последствия, за результаты которых

расплачивается наше поколение.

Петр все старался переделать на свой лад. Заставлял строить церкви не с

куполами, а с острыми шпилями по европейскому образцу. Заставлял звонить по

новому, писать иконы не на досках, а на холсте. Велел разрушать часовни.

Приказал "Мощей не являть и чудес не выдумыват". Запрещал жечь свечи перед

иконами, находящимися вне церкви. Нищих велел ловить, бить батожьем и

отправлять на каторгу. С тех, кто подаст милостыню, приказал взыскивать штраф

в пять рублей. Петр нарушил тайну исповеди и приказал священникам сообщать в

Преображенский приказ (этот прообраз НКВД) о всех, кто признается на исповеди

о недоброжелательном отношении к его замыслам.

Петр издал, например, указ, согласно которого мужские монастыри должны были

быть превращены в военные госпитали, а монахи в санитаров, а женские

монастыри в швейные, ткацкие мастерские и мастерские кружев.

Поэтому необходимо отметить, что именно в результате сужения Петром

деятельности духовенства, после-петровская эпоха характерна сильным

огрубением народных нравов. Монастыри, в течение всей истории бывшие

рассадниками веры и образования, для Петра только "гангрена государства".

Петр так же, как и большевики, считает, что духовенство должно оказывать

только то влияние на народ, которое ему разрешает государство.

Этот вопрос особенно волновал Петра.

"Ибо в монашестве сказывался старый аскетический идеал светивший Московскому

государству, который подлежал теперь искоренению, и он неоднократно к нему

возвращался. О монашестве говорил и Указ 1701 года, и Особое Прибавление к

Духовному Регламенту, и Указ о звании монашеском 1724 г. Все они были

борьбой, и литературной, и законодательной со старым взглядом на монашество.

Монастырь представлялся древне-русскому человеку осуществлением высшего

идеала на земле. "Свет инокам ангелы, свет мирянам иноки" — вот тезис

Московской Руси. Монашество почиталось чуть ли не выше царской державы, и

сами цари стремились до смерти успеть принять монашеский чин. В лице своих

подвижников, аскетов, иерархов, оно было душой теократического строя,

умственного движения и нравственного воспитания до Петра. Хотя монашество в

конце XVII века имело много отрицательных сторон, упоминаемых его

исследователями (проф. Знаменский), однако идея его продолжала быть

регулятором житейского строительства, пока властной рукой Петр не подточил

критикой самую эту идею, и через литературные труды Феофана, и через свои

законы".

Прибавление к "Духовному Регламенту" относит к предрассудкам старины, мнение

будто монашество есть лучший путь ко спасению, и что хоть перед смертью надо

принять пострижение. Государство таким образом навязывает церкви свою точку

зрения на чисто церковное установление и властно проводит ее через посредство

церковных учреждений. Большого отвержения Церкви, как самостоятельного

учреждения с самостоятельными целями и средствами трудно, кажется, себе

представить. Вся вообще монашеская жизнь была регулирована государственным

законом.

"А что говорят молятся, то и все молятся... Какая прибыль обществу от сего?

Воистину токмо старая пословица: ни Богу, ни людям; понеже большая часть

бегут от податей и от лености, дабы даром хлеб есть", — говорил Петр.

Увидев, что протестантство обходится без черного духовенства, Петр решил

покончить с монашеством. 26 января 1723 г. Он издал Указ в котором велит

"отныне впредь никого не постригать, а на убылые места определять отставных

солдат".

В Прибавлении к "Духовному Регламенту" от мая 1722 года определено кого и как

принимать в монахи, до мелочей регламентируется внутренняя жизнь в

монастырях. "Весьма монахам праздным быти да не попускают настоятели, избирая

всегда дело некое, а добре бы в монастырях бы завести художества. Волочащихся

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6