Реферат: Петр Первый: политические, социально-экономические и культурные преобразования

Реферат: Петр Первый: политические, социально-экономические и культурные преобразования

ЮЖНЫЙ ИНСТИТУТ МЕНЕДЖМЕНТА

Реферат по Отечественной истории на тему:

Российская империя при Петре I:

политические, социально-экономические и культурные преобразования.

г. Краснодар

2000 г.

Содержание:

Введение.

1. Политические преобразования.

2. Социально-экономические преобразования.

3. Культурные преобразования.

Заключение.

Список литературы.

Введение.

Ни одно имя в русской истории не обросло таким огромным числом легенд и

мифов, в основе которых таится историческая ложь, как имя Петра. Читаешь

сочинения о Петре, и характеристики его, выдающихся русских историков, и

поражаешься противоречию между сообщаемыми ими фактами о состоянии Московской

Руси накануне восшествия Петра на престол, деятельностью Петра и выводами,

которые они делают на основе этих фактов.

Первый биограф Петра Крекшин обращался к Петру:

“Отче наш, Петр Великий! Ты нас от небытия в небытие произвел”.

Денщик Петра Нартов называл Петра земным Богом.

Неплюев утверждал: “На что в России не взгляни, все его началом имеет”. Лесть

придворных подхалимов Петру была почему — то положена историками в основу

характеристики его деятельности.

И. Солоневич проявляет совершенно законное удивление, что “Все историки,

приводя “частности”, перечисляют вопиющие примеры безалаберности,

бесхозяйственности, беспощадности, великого разорения и весьма скромных

успехов и в результате сложения бесконечных минусов, грязи и крови получается

портрет этакого “национального гения”. Думаю, что столь странного

арифметического действия во всей мировой литературе не было еще никогда”.

Да, другой столь пристрастный исторический вывод найти очень трудно.

Спрашивается — стоит ли нам, свидетелям ужаснейшего периода в истории России

— большевизма, заниматься выяснением вопроса, является или нет Петр Первый

гениальным преобразователем русского государства? Неужели для современного

человека нет других — более важных и значительных тем в период, когда русские

нуждаются в установлении верного исторического взгляда на то, каким образом

они докатились до большевизма.

На этот вопрос надо ответить со всей решительностью, что вопрос об

исторической роли Петра I, — самый важный вопрос. Миф о Петре как гениальном

реформаторе, “спасшем” русское государство от неизбежной гибели связан с

мифом о том, что Московская Русь находилась на краю бездны. Эти лживые мифы

историков, принадлежавших к лагерю русской интеллигенции, совершенно искажают

историческую перспективу. В свете этих мифов история допетровской Руси, так

же как и история так называемого Петербургского периода, выглядит как нелепое

сплетение нелепых событий.

Придерживаясь этих двух мифов совершенно невозможно обнаружить историческую

закономерность в развитии русской истории после Петра I. Но эта историческая

законность причины уродливого развития русской жизни после Петра I, легко

обнаруживается, стоит только понять, что Петр был не реформатором, а

революционером. Тогда легко устанавливается причинная связь между

антинациональной деятельностью “гениального” Петра, разрушительной

деятельностью масонства и духовного детища последнего — русской интеллигенции

в течение так называемого Петербургского периода русской истории, и

появлением в конце этого периода “гениальных” Ленина и Сталина. Это все

звенья одной и той же цепи, первые звенья которой были скованы Петром Первым.

1. Политические преобразования.

Основной принцип симфонии власти царской и духовной власти Православной

Церкви, ярко изложен в VI новелле Юстиниана. В ней говорится следующее:

“Божественное человеколюбие дало людям, кроме иных, два высших дара —

священство и царскую власть. Первое служит божественному, второе же блюдет

человеческое благоустройство; оба происходя из божественного источника и

украшают человеческое житие, ибо ничто так не возвышает царской власти, как

почитание священства. Об них обоих все всегда Богу молятся. Если между ними

будет во всем согласие, то это послужит во благо человеческой жизни”.

Так же понималась симфония властей и в Московской Руси. Петр Великий

решительно порывает с национальными традициями русского самодержавия и

превращается в типичного представителя западного абсолютизма. Петр Первый с

полным правом мог бы повторить слова Людовика-Солнца: “Государство — это я”.

Как и Сталин, Петр считал, что он может поступать всегда, как он считает

нужным.

Петр I выводит идею своей власти не из религиозных начал, не из православия,

а из европейских политических идей. Это сказывается даже в его внешнем виде.

Он сбрасывает парчовые одежды Московских царей и появляется всегда или в

европейском камзоле, или в военном мундире.

“Строй Московского государства был воплощением христианского идеала в его именно

русском понимании христианства. В характере русского народа не было стремления

к отвлеченному знанию предметов веры, он просто искал знания того, как надо

жить. Народ стремится понять христианство, как нравственную животворную силу, а

христианскую жизнь, как жизнедеятельность человеческого духа, нравственно

возрожденного христианством. Иллюстрацией тому является та центральная власть,

в которой отражается как в фокусе народное религиозное мировоззрение; это

царская власть. Наряду с подвигом власти, царь несет подвиг христианской

церковной жизни, направленной к непрерывному самоограничению и самоотречению”

[1].

Свою идею безграничности власти царя — идею совсем чуждую самодержавию, Петр

заимствовал у английского философа Гоббса, одного из видных представителей

так называемой школы естественного права. Влияние идей Гоббса на Петра мы

можем проследить во многих случаях. В “Правде воли монаршей”, сочиненной

Феофаном Прокоповичем по воле Петра, теоретические основы монархии выводятся

из взглядов Гоббса и Гуто Гроция и теории о договорном происхождении

государства. Царь, — по мнению Ф. Прокоповича, — имеет право пользоваться

всей силой власти, как ему угодно, так как он пользуется ею во имя общих

интересов.

“Понимание власти русского царя в таком неограниченном смысле было чуждо

Московскому периоду, ибо самодержавие царя считало себя ограниченным, и

безграничным почиталось условно в пределах той ограниченности, которая вытекает

из ясно сознанных начал веры и Церкви. В основе самой царской власти лежит не

договор, а вера; православный царь неотделим от православного народа и есть

выразитель его духа”[2].

Петр I, как, и Гоббс, как и все другие философы их школы, ищет основы царской

власти уже не в вере, не в религиозном предании, а в народной воле,

передавшей власть его предкам. Такое совершенно ложное понимание идейных

основ самодержавия и послужило началом той сокрушительной революции, которую

Петр I провел во всех областях жизни.

Как совершенно правильно указывает М. Зызыкин, — “обосновав неограниченность

своей власти по Гоббсовской теории в “Правде воли монаршей” и устранив рамки,

поставленные этой власти Церковью, он изменил основу власти, поставив ее на

человеческую основу договора и тем подверг ее всем тем колебаниям, которым

может подвергаться всякое человеческое установление; согласно Гоббсу, он

произвольно присвоил церковную власть себе; через расцерковление же института

царской власти, последняя теряла свою незыблемость, неприкосновенность

свойственную церковно установлению.

...В “Правде воли монаршей” подводил под царскую власть в стиле английского

философа Гоббса совершенно иное основание — передачу всей власти народом, а

идея царя — священного чина совершенно стушевывалась, хотя и оставалась в

обрядах при короновании; царь не связан уже обязательными идеалами Церкви,

как то было в теории симфонии, а сам их дает; сегодня один царь может

руководствоваться идеями утилитарной философии, завтра — другой идеями

вольтерианства, потом третий идеями мистического общехристианства в стиле XIX

века, и может в зависимости от духа времени и моды определять и свое

отношение к Церкви”.

Ключевский так оценивает внешнюю политику Петра: “Петр следовал указаниям

своих предшественников, однако, не только не расширил, но еще сузил их

программу внешней политики.

Внешняя политика Петра была нисколько не лучше внутренней: она была такая же

непоследовательная и нелепая, как и внутренняя.

“У Петра зародился спорт, — пишет Ключевский, — охота вмешиваться в дела

Германии. Разбрасывая своих племянниц по разным глухим углам немецкого мира,

Петр втягивается в придворные дрязги и мелкие династические интересы огромной

феодальной паутины. Ни с того, ни с сего Петр впутался в раздор своего

мекленбургского племянника с его дворянством, а оно через братьев своих...

поссорило Петра с его союзниками, которые начали прямо оскорблять его.

Германские отношения перевернули всю внешнюю политику Петра, сделали его

друзей врагами, не сделав врагов друзьями, и он опять начал бросаться из

стороны в сторону, едва не был запутан в замысел свержения ганноверского

курфюрста с английского престола и восстановления Стюартов. Когда эта

фантастическая затея вскрылась, Петр поехал во Францию предлагать свою дочь

Елизавету в невесты малолетнему королю Людовику XV...

Так главная задача, стоявшая перед Петром после Полтавы решительным ударом

вынудить мир у Швеции, разменялась на саксонские, мекленбургские и датские

пустяки, продлившие томительную девятилетнюю войну еще на 12 лет. Кончилось

это тем, что Петру... пришлось согласиться на мир с Карлом XII...” “Петр

обязался помогать Карлу XII вернуть ему шведские владения в Германии, отнятию

которых он сам больше всех содействовал и согнать с польского престола своего

друга Августа, которого он так долго и платонически поддерживал”.

Управлять Россией Петру было некогда, он большую часть своего времени то

метался из одного конца страны в другой, то путешествовал по Европе. Для того

чтобы править по-настоящему Россией, у него просто не хватало времени.

“Когда бросишь взгляд только на стол его корреспонденции с Екатериной, —

пишет Валишевский, — всего 223 письма, опубликованные министерством

иностранных дел в 1861 году, где видишь их помеченными и Лембергом в Галиции,

Мариенвердером в Пруссии, Царицыном на Волге, на юге империи, Вологдой на

севере, Берлином, Парижем, Копенгагеном, — то прямо голова кружится.

...И таким образом всегда, от начала года до конца, с одного конца жизни до

другого. Он всегда спешил. В карете он ехал галопом; пешком он не ходил, а

бегал”.

“Во все, что Петр делал, он вносил, — по словам Валишевского, — слишком много

стремительности, слишком много личной грубости, и в особенности, слишком много

пристрастия. Он бил направо и налево. И поэтому, исправляя, все он портил...”

[3].

2. Социально-экономические преобразования.

Воображаемый парадиз Петру был дороже живых людей. Царь-революционер ничем в

этом отношении не отличался от своих почитателей большевиков. Восхваляют

Петра большевики, конечно, не зря. Смысл этих восхвалений таков. Смотрите

какие зверства проделывал над Русью Петр, когда он захотел завести

европейские порядки. И все историки за это называют его раболепно великим.

Почему же нас осуждают за жестокость. Мы ведь тоже делаем жестокости во имя

блага будущих поколений. Разница только в том, что Петр строил европейский

парадиз, а мы для вас, дураков, строим парадиз социалистический на основе

европейских же идей.

Трудовой режим на Петровских фабриках и заводах мало чем отличался от режима

большевистских концлагерей. Работные люди надрывались над работой от зари до

зари, иногда по восемнадцать часов в сутки. В рудниках работали по пояс в

воде, жили впроголодь. Люди гибли сотнями от недоедания, от непосильной

работы, от заразных болезней. Тех, кто протестовал против этого каторжного

режима, ждало каленое железо, батоги, кандалы. Для того, чтобы превратить

ненавистную ему Московию в “европейский парадиз”, Петр не жалел людей.

Кормили впроголодь. Один из иностранцев — современников Петра писал, что

содержание русского рабочего “почти не превышало того, во что обходится

содержание арестанта”. Интересно, что бы запели почитатели Петра, если бы им

пришлось побыть в шкуре строителей немецко-голландского парадиза, возводимого

Петром.

В оценке преобразовательной деятельности в области экономики Ключевский, как

и во всех своих оценках Петра опять противоречит себе. То он заявляет, что

“Петр был крайне бережливый хозяин, зорким глазом вникавший в каждую мелочь”,

то заявляет, что Петр был “правителем, который раз что задумает, не пожалеет

ни денег, ни жизни”, то есть вторая оценка начисто опровергает первую. Верна

вторая оценка. Петр был “бережливым хозяином” большевистского типа, который

раз что задумают, то “не пожалеет ни денег, ни жизней”. Только почему-то

большевиков за подобный тип хозяйствования зачисляют в губителей народного

хозяйства, а Петра I в гении.

Петр же принёс вред русской экономике не меньший, чем большевики нынче.

Именно благодаря его варварской расточительности народных сил Россия в

течение 200 лет не могла догнать Европу. П. Милюков совершенно верно считает

Петра великим растратчиком народных сил и народного благосостояния. Только

Ленин и Сталин перещеголяли в этом отношении Петра. Вековые дубовые леса в

Воронежской губернии были вырублены во имя постройки каких-то двух десятков

кораблей. Миллионы бревен валялись еще десятки лет спустя, свидетельствуя о

хищнической бессистемной вырубке лесов. Целая лесная область была превращена

в степь, и в результате верховья Дона перестали быть судоходными. 35 же

построенных кораблей сгнило в водах Дона.

С такой же безумной расточительностью материальных ресурсов строился позже

порт в Ревеле. Как сообщает Ключевский “ценное дубье для Балтийского флота —

иное бревно ценилось в тогдашних рублей в сто, целыми горами валялось по

берегам и островам Ладожского озера, потому что Петр блуждал в это время по

Германии, Дании, Франции, устрояя Мекленбургские дела”.

Переведя бессмысленно дубовые и сосновые леса, Петр как всегда бросился в

крайность и издал драконовские законы против “губителей леса”. На окраинах

лесов были поставлены виселицы, на которых вешали крестьян, срубивших не то

дерево, которое разрешалось рубить. В этом весь Петр. Сам он может

бессмысленно уничтожать сотни тысяч людей и миллионы деревьев, другие же за

порубку дерева платят жизнью.

Вспомним с какой безумной затратой средств и человеческих жизней строился

излюбленная нелепая затея Петра — “Северный парадиз” — Петербург:

“Петербург, — сообщает П. Милюков, — раньше строили на Петербургской стороне,

но вдруг выходит решение перенести торговлю и главное поселение в Кронштадт.

Снова там по приказу царя, каждая провинция строит огромный корпус, в котором

никто жить не будет и который развалится от времени. В то же время настоящий

город строится между Адмиралтейством и Летним садом, где берег выше и

наводнения не так опасны. Петр снова недоволен. У него новая затея. Петербург

должен походить на Амстердам: улицы надо заменить каналами. Для этого

приказано перенести город на самое низкое место — на Васильевский остров”.

Во время наводнений Васильевский остров заливало. Тогда стали возводить

плотины по образцу голландских. Но плотины, защищающие от наводнений, были не

под силу тогдашней русской технике. Тогда стали продолжать застраивать

Васильевский остров несмотря на то, что он затапливался водой при каждом

наводнении. Что это не яркий пример патологической страсти к голландщине?

Большинство начатых грандиозных строительств Петр обычно не доводил до конца.

Постройка порта в Ревеле после того, как уже была затрачена масса материалов

и труда, была потом приостановлена. Незакончено было строительство каналов,

на строительство которых согнано было кольем и дубьем тысячи крестьян со всех

концов страны. Почему кончали строить было так же непонятно, как было

непонятно, для чего начинали пороть такую горячку в начале строительства.

Эпоха Петра, как и время Ленина и Сталина, была эпохой бесконечных нелепых

экспериментов во всех областях жизни. Петр, как и большевики, снял колокола с

большинства церквей. В результате одна пушка приходилась на каждые десять

солдат. Спрашивается, зачем было переливать колокола в ненужные пушки? На

этот вопрос не отвечает ни один из историков почитателей Петра. Большинство

из “грандиозных” затей Петра были так же не нужны, как и большинство всех

других затей Петра.

Финансист Петр I был не лучше, чем создатель промышленности. Ключевский

сообщает, что Петр I “понимал народную экономику по-своему: чем больше

колотить овец, тем больше они дают шерсти”. То есть, и тут мы опять

встречаемся с типично большевистским методом. Петр I совершенно расстроил

финансовое положение страны. “Можно только недоумевать, — пишет Ключевский, —

откуда только брались у крестьян деньги для таких платежей”. Населению не

оставалось денег даже на соль. Даже в Москве и в той, — сообщает Ключевский,

— “многие ели без соли, цынжали и умирали”. В числе прочих “гениальных

финансовых мероприятий” был также налог на бани. Бани приходилось забывать,

ибо, как пишет Ключевский, — “в среднем составе было много людей, которые не

могли оплатить своих бань даже с правежа батогами”. Собирались всевозможные

сборы: корабельный, драгунский, уздечный, седельный, брали за погреба, бани,

дубовые гробы, топоры.

Не лучше и финансовая мера Петра о выколачивании денег с помощью воинских

отрядов. Ключевский характеризует ее так:

“Шесть месяцев в году деревни и села жили в паническом ужасе от вооруженных

сборщиков... среди взысканий и экзекуций.

Не ручаюсь, хуже ли вели себя в завоеванной России татарские баскаки времен

Батыя... Создать победоносную полтавскую армию и под конец превратить ее во

126 разнузданных полицейских команд, разбросанных по десяти губерниям среди

запуганного населения, — во всем этом не узнаешь преобразователя”.

Комментируя этот отзыв Ключевского, И. Солоневич резонно задает вопрос: “Не

знаю, почему именно не узнать? В этой спешке, жестокости, бездарности и

бестолковщине — весь Петр, как вылитый, не в придворной лести расстреллевский

бюст, конечно, а в фотографическую копию гипсового слепка. Чем военное

законодательство с его железами и батыевым разгромом сельской Руси лучше

Нарвы и Прута? Или “всепьянейшего собора”? Или, наконец, его внешней

политики?”

Но не помогали и самые жестокие способы выколачивания налогов, и петровские

финансисты должны были доносить “гениальному реформатору”, что “тех подушных

денег по окладам собрать сполна никоим образом невозможно, а именно за

всеконечной крестьянской скудостью и за сущею пустотой”. “Это был, —

добавляет Ключевский — как бы посмертный аттестат, выданный Петру за его

подушную подать главным финансовым управлением”. Что же можно добавить к этой

уничтожающей характеристике историка, считающего Петра I “гениальным

преобразователем”.

Все страшные страдания рабочего люда в конечном итоге, как все, что делается

путем насилия, не дали никаких результатов. П. Милюков считает, что из

созданных Петром путем страшного насилия фабрик и заводов, только немногие

пережили Петра. “До Екатерины, — сообщает Милюков, — дожило только два

десятка”.

Разгром, учиненный Петром, как более правильно называть его “реформы”, привел

к гибели огромного количества людей.

Последней общей переписью перед Петровской эпохой была перепись дворов в 1678

году. Петр в поисках новых плательщиков податей провел в 1710 г. новую

перепись. В результате переписи обнаружилось катастрофическое уменьшение

населения, — сообщает М. Клочков в книге “Население Руси при Петре Великом по

переписям того времени”. Убыль населения “если вполне полагаться на переписные

книги новой переписи, отписки, доношения и челобитные, в 1710 году достигала

одной пятой числа дворов старой переписи; в ближайшие годы она возросла до

одной четверти, а к 1715—1716 году поднималась выше, приближаясь к одной трети

(то есть к 33%)”[4].

П. Милюков в “Истории государственного хозяйства” сообщает, что: “средняя

убыль населения в 1710 году сравнительно с последней Московской переписью,

равняется 40%”.

“Хотя исторические исследования проф. Милюкова зачастую тенденциозны, —

замечает генерал Штейфон в книге “Национальная военная доктрина”, — ибо его

политическая доктрина нередко заглушает историческую объективность, все же

надо признать близким к истине его утверждения, что петровские достижения

были приобретены “ценою разорения государства”.

Отбросим данные Милюкова и остановимся на данных М. Клочкова, согласно

которым в результате совершенной Петром революции население России

уменьшилось на одну треть. Подумаем хорошенько об этой ужасной цифре. Можно

ли считать благодетельными реформы, купленные гибелью третьей части населения

государства.

После смерти Петра государство оказалось в крайне тяжелом положении.

Самодержавие, созданное потом и кровью многих поколений, историческая святыня

народа - стало орудием его угнетения. У народа отнимали его веру, глумились

над его национальным достоинством, презирали его нравы и обычаи. Народ

страдал невыносимо.

Привлеченный по делу царицы Евдокии (Лопухиной), Досифей, епископ Ростовский,

обращаясь к собранию архиереев, которым предстояло лишить его сана, произнес

многозначительные слова: “Загляните в глубину ваших собственных сердец,

прислушайтесь, что говорит народ, и повторите, что услышите”. Его колесовали

с одним из священников.

“В 1718 г., проезжая по дороге в Петербург через какое-то село, один

иностранец увидал толпу, человек в триста. Поп, которого он спросил, что

здесь происходит, ответил ему: “Наши отцы и братья лишены бород; алтари наши

— служителей; самые святые законы нарушены, мы стонем под игом иноземцев”.

Саксонский резидент, писал в 1723 году: “Девятитысячная толпа воров,

предводительствуемая отставным русским полковником, вознамерилась поджечь

Адмиралтейство и другие присутственные места Петербурга и перерезать

иностранцев. Поймано тридцать шесть человек, которых посадили на кол и

повесили за ребра... Мы накануне крайне затруднительного положения. Нищета

увеличивается со дня на день. Улицы полны бедняков, желающих продать своих

детей. Опубликован приказ, ничего не продавать нищим. Чем же остается им

заниматься, кроме грабежа на большой дороге?”

3. Культурные преобразования.

Достижения в области культуры в эпоху Петра очень незначительны, хотя по его

приказу и было переведено с иностранных языков около 1000 книг. Петровские

“реформы”, как теперь известно, не только не способствовали культурному

развитию России, но, по мнению историков, даже задержали на полстолетия

поступательный ход развития русской культуры.

Постоянные набеги, пожары и время истребили большинство памятников русской

деревянной архитектуры. Но по сохранившимся древним каменным церквам мы можем

судить, что русская архитектура развилась с стремительной быстротой,

исключительно скоро освободившись от подражания византийской архитектуре.

Свидетель этому чудеснейший образец церкви на Нерчи, построенной уже в 1165

году. Петр нанес страшный урон русскому национальному искусству:

“Эпоха Петра Великого разделяет историю русского искусства на два периода, резко

отличающихся друг от друга, второй не является продолжением первого. Путь, по

которому шло развитие в первом периоде, вдруг пресекается, и работа, приведшая

уже к известным результатам, как бы начинается сначала, в новой обстановке и

при новых условиях: нет той непрерывности, которая характеризует развитие

искусства в других странах, — пишет Г. К. Лукомский в своей книге “Русская

старина”[5].

И, действительно, Петр Первый изменил все, что имело внешнюю форму. Только

русская музыка не имела внешней формы и только поэтому она сохранила после

Петра свою исконную русскую сущность.

До возникновения СССР ни одна из эпох русской истории не оставляет такого

тяжелого, давящего впечатления, как эпоха, последовавшая вслед за смертью

Петра. Никакой Европы из России, конечно, не получилось, но Россия очень мало

стала походить на бывшую до Петра страну. Крестьяне превратились в рабов,

высший слой общества перестал напоминать русских. Созданное Петром шляхетство

разучилось даже говорить по-русски и говорило на каком-то странном жаргоне.

Представитель образованного класса Московской Руси, глава “темных

раскольников”, по выражению академика Платонова, “слепых ревнителей старины”,

протопоп Аввакум, писал на языке уже близком языку Пушкина. Вот образец его

стиля.

“С Нерчи реки, — пишет Аввакум, — назад возвратился на Русь. Пять недель по

льду голому ехали на нартах. Мне под робят и под рухлишко дали две клячи, а

сам и протопопица брели пеши, убивающеся о лед. Страна варварская, иноземцы

не мирные”.

А представители созданного Петром шляхетства писали свои мемуары следующим

языком.

“Наталия Кирилловна была править некапабель. Лев Нарышкин делал все без

резона, по бизарии своего гумора. Бояре остались без повоира и в консильи

были только спекуляторами”.

Эти строки, в которых современный русский человек не может ничего понять,

заимствованы историком Ключевским из мемуаров одного из наиболее образованных

людей Петровской эпохи. Сопоставим язык протопопа Аввакума и Петровского

шляхтича и легко сделаем вывод, кто ближе к сегодняшним людям, и за кем мы

идем и хотим идти.

Из усилий Петра повысить культурный и экономический уровень современного ему

русского общества, ничего не получилось. Тысячи переведенных с иностранных

языков книг, переведенных варварским, малопонятным слогом, продолжали лежать

на складах. Их никто не хотел покупать, как никто не хочет сейчас покупать

сочинений Ленина и Сталина. Позже большинство этих книг были использовано на

переплеты позднее изданных книг.

Карамзин писал про Петра Великого, что при нем русские, принадлежавшие к

верхам общества, “стали гражданами вселенной и перестали быть гражданами

России”. В эпоху Петра зарождается обличительная литература, ставящая своей

целью борьбу с национальной верой, национальной формой власти и национальной

культурой. Таковы все писатели Петровской поры, Татищев, Феофан Прокопович и

Посошков. Взгляды Феофана Прокоповича и Татищева складываются под влиянием

европейских рационалистов, Фонтеля, Бейля, Гоббса и Пуффендорфа.

Переводная литература самым разлагающим образом действует на головы русского

юношества. Интересное свидетельство мы находим в “Истории России” Соловьева.

Серб Божич с удивлением говорит суздальскому Митрополиту Ефрему (Янковичу):

“Мы думали, что в Москве лучше нашего благочестие, а вместо того худшее

иконоборство, чем у лютеран и кальвинов: начинается какая-то новая ересь, что

не только икон не почитают, но и идолами называют, а поклоняющихся заблудшими и

ослепленными. Человек, у которого отведена мне квартира, какой-то лекарь и,

кажется, в политике не глуп, а на церковь православную страшный хулитель, иконы

святые и священнический чин сильно унижает: всякий вечер приходят к нему

русские молодые люди, сказываются учениками немецкой школы, которых он поучает

своей ереси, про священнический чин, про исповедь и причастие так ругательно

говорит, что и сказать невозможно”[6].

“Как давно сын твой стал отвратен от святой церкви и от икон”, — спросил у

Евдокии Тверитиной в 1708 году священник Иванов.

Евдокия Тверитинова ответила:

“Как от меня отошел прочь и стал искать науку у докторов и лекарей немецкой

слободы”.

То есть, когда пошел по проложенному Петром I гибельному пути.

Заключение.

История сыграла с Петром I, как и со всеми революционерами, жестокую шутку.

Из его утопических замыслов почти ничего полезного не получилось.

Всероссийскую кашу, заваренную Петром из заморских круп, которая оказалась и

“солона и крутенька”, пришлось расхлебывать детушкам замордованных Петром

людей. Прошло уже более двух с половиной столетий, а детушки все еще не могут

расхлебать эту кашу.

Если со времени Петра Европа была проклятием России, то единственное спасение

после падения большевизма, заключается в том, чтобы вернуться к национальным

традициям государственности и культуры.

Вернуться к национальным принципам Москвы, это значит вернуться к

политическим принципам Москвы, это значит вернуться к политическим принципам,

проверенным народом в течение 800 лет.

Не все дано человеку переделывать по собственному вкусу. “Попробуйте, — писал

незадолго перед смертью известный писатель М. Пришвин, — записать песню

соловья и посадите ее на иглу граммофона, как это сделал один немец.

Получается глупый щебет и ничего от самого соловья, потому что сам соловей не

только один со своей песней: соловью помогает весь лес или весь сад. И даже

если рукою человека насажан сад или парк, где поет соловей — все равно:

человеком не все сделано, и человек не может сделать того, о чем поет сам

соловей”.

Используемая литература.

1.Б. Башилов. Петр I и исторические результаты совершенной им революции.

2.Валишевский. Петр Великий.

3. Зызыкин. Государство и церковь при Петре.

4. Зызыкин. Патриарх Никон.

5.М. Клочков. Население Руси при Петре Великом по переписям того времени. Том

1. С. Петербург. 1911 г.

6.К. Ключевский. Курс русской истории.

7. Г. К. Лукомский. Русская старина. Мюнхен. Изд-во Орхис.

8. Соловьев. История России. Т. XXVI.

[1] Зызыкин. Государство и церковь при Петре.

[2] Зызыкин. Патриарх Никон.

[3] Валишевский. Петр Великий.

[4] М. Клочков. Население Руси при Петре

великом по переписям того времени. Том 1. С. Петербург. 1911 г.

[5] Г. К. Лукомский. Русская старина. Мюнхен. Изд-во Орхис. стр. 86.

[6] Соловьев. История России. Т. XXVI, стр. 259.