рефераты курсовые

: В. Хлебников

: В. Хлебников

Хлебников, Велимир (Виктор Владимирович) [28.Х(9.ХI). 1885,

Малодербетовский улус б. Астраханской губ. ] – поэт, ведущий теоретик

футуризма. Родился в семье учёного- естественника, орнитолога и лесовода

[1]. С 1903 г. – студент Казанского, в 1908-1911 гг.-Петербургского

университета ( не окончил ). В Петербурге посещал литературные

среды в башне Вяч. Иванова и

Академию стиха при журнале Аполлон

”. С поздним символизмом Хлебникова сближал сближал интерес к философии,

мифологии, русской истории, славянскому фольклору. Однако не смотря на внешнее

ученически-истовое следование “заветам символизма , Х.

был внутренне чужд этому течению, равно как и нарождающемуся акмеизму.

Расхождение основывалось на коренном различии взглядов на природу Слова (языка)

и Времени. Символисты и акмеисты стремились выявить в отвлечённом слове

закодированные ”вечные сущности” и перемещали современность в контекст

предшествующей культуры, уводили настоящее к”первозданной ясности прошлого”.

Философско-эстетическая ориентация Х. была принципиально иной. Поэт

отсчитывал начало своего творчества с необычайно мощного по соц. заряду 1905 г.

:”Мы бросились в будущее.от 1905 г. . Остро

переживая позорное поражение на Востоке и удушение первой русской революции,

напряжённо размышляя над ходом истории, Х. предпринял утопическую попытку найти

некие универсальные числовые законы Времени, так или иначе влияющие на судьбы

России и всего человечества[2].

Прошлое, настоящее и будущее в его утопической системе представлялись лишь

фрагментами единого непрерывного Времени, эластично и циклично повторяющегося в

своём круговом развитии. Настоящее, являясь вместе с прошлым частью целокупного

времени, получало таким образом возможность перемещения в “научно

предсказуемое” будущее. Х. подходит к данному вопросу как учёный-исследователь,

но, будучи поэтом по своей природной сути, он постигает Время сквозь

мифопоэтическую призму и превращает предмет исследования в свою главную и

пожизненную тему наряду с другим его постоянным героем своей поэзии – Словом,

языком. Слово в его философско-поэтической системе переставало быть только

средством передачи его культурной традиции в её смысловых и эстетических

значениях, а становилось собственнозначимой и самоценной чувственной данностью,

вещью и, следовательно, частью пространства. Именно таким образом, через

Время, зафиксированное Словом и превращённое в пространственный фрагмент,

осуществлялось искомое философское единство ”пространства-времени”. Единство,

допускающее возможность его переоформления в слове и, значит, поддающееся

активному регулированию по воле речетворца. Создавалась внешне логически-ясная

концепция преодоления физического времени как пространства за счет реставрации

(в прошлом) и реконструкции ( в настоящем и будущем) слов-вещей и пересоздания

на этой основе всей застывшей в пространстве и времени системы узаконенных

художественных форм и социальных институтов. Открывалась как бы единая "книга

бытия", книга Природы – утопическая мечта Х., поэтическому воплощению которой

он посвятил всю свою жизнь.

Искания Х. вполне согласовывались с общим путем устремленного в будущее

футуризма, относившего смыслы, в противовес символистским, потусторонним

отвлеченностям, к чувственным данностям. Это происходило и в живописи,

также искавшей единство «пространства – времени» и насыщавшей пространственную

изобразительность «четвертым измерением», т.е. временем. Не случайно поэтому

после знакомства с В. Каменским, способствовавшим первой публикации поэта

(Искушение грешника // Весна. – 1908. - № 10), и сближения с группой поэтов и

художников ( Д. Н. Бурлюки, Е. Гуро, М. Матюшин ) Х. становится «невидимой», но

главной «осью вращения» футуризма.

В 1910 г. вышел совместный сборник группы футуристов – «будетлян» в придуманной

Х. славянской огласке – «Садок судей». Позже к ним присоединились А. Крученых,

Б. Лившиц и В. Маяковский. Другой сборник «будетлян» «Пощечина общественному

вкусу» (1912) почти наполовину состоял из произведений Х.: поэма «И и Э»,

«Гонимый – кем, почем я знаю?..», знаменитые «экспериментальные» «Кузнечик» и

«Бобэоби пелись губы.». На последней странице сборника была напечатана

исчисленная поэтом таблица с датами великих исторических потрясений. Последней

датой был 1917 г.[3] (ср. с

порожденным Х. пророчеством в поэме В. Маяковского «Облако в штанах»: «.в

терновом венке революции грядет шестнадцатый год»). Подобные расчеты Х.,

называвший себя «художником числа вечной головы вселенной», проводил постоянно,

проверяя свою теорию кругового Времени и стараясь «разумно обосновать право на

провидение» (см. его кн.: «Учитель и ученик», 1912; «Битвы 1915 – 1917 гг.

Новое учение о войне», 1915; «Время мера мира», 1916; «Доски судьбы», 1922;

статьи «Спор о первенстве» и «Закон поколений», 1914. Некоторые идеи Х. о

«жизненных ритмах» подтверждаются современной хронобиологией).

В 10 гг. выходят книги Х. «Ряв!», «Творения 1906 – 1908», «Изборник стихов.

1907 – 1914», получают развитие разработанные им ранее «первобытные» славяно-

языческие утопии : «Змей поезда», 1910; «Лесная дева», 1911; «И и Э», 1912;

«Шаман и Венера», «Вила и леший», 1912; «Дети Выдры», 1913; «Труба марсиан»,

1916; «Лебедия будущего», 1918. В них поэтически формулировалась мечта Х. о

всесветном единении «творян» и «изобретателей» (их антиподы «дворяне» и

«приобретатели») в лоне единой и всевременной матери – Природы,

одухотворенной человеческим трудом. Х. предлагал : «Исчислить каждый труд

ударами сердца – денежной единицей будущего, коей равно богат каждый живущий»

( V, 157 ). (Раскрытие важной для Х. темы труда см. : «Мы, Труд, Первый и

прочее и прочая .», «Ладомир» и др.) Верховным представителем «творян», по

мысли Х., является поэт, а искусство становится проектом жизни (идея

жизнестроительного искусства). Поэтические утопии и жизненное поведение поэта

сливаются : начинаются пожизненные странствия Х. по России как выражение

особого «внебытового» существования творца.

К 1917 г. понимание искусства как программы жизни трансформируется в

обобщенно анархическую утопию о мессианской роли поэтов – тайновидцев и

пророков, которые вместе с другими деятелями культуры должны создать

международное общество Председателей Земного Шара из 317 членов (317 – одно

из выведенных Х. «магических» чисел Времени). «Председатели» призваны

осуществлять программу мировой гармонии в «надгосударстве звезды» («Воззвание

Председателей Земного Шара»,1917).

Одновременно с созданием «первобытных» и космо – мифологических утопий Х.

выступает и как мятежный автор антибуржуазных и антитехнократических

гротескных пророчеств о «бунте вещей», которых, по мнению поэта, неизбежен в

урбанизированном будущем, если его распорядителем станет сообщество

«приобретателей» и «дворян» (поэма «Журавль», 1909; пьеса «Маркиза Дэзес»,

1909 – 1911, и др.).

В годы первой мировой войны социалистическая активность Х. значительно

возросла, отчетливо выявился его интерес к теме современности (в 1916 –

1917 гг. поэт служил рядовым в армии). Эта тенденция усилилась в годы революции

и гражданской войны[4]. Х.,

смыкаясь в гуманистическом пафосе с Маяковским, не приемлет империалистическую

бойню (поэмы “Война в мышеловке”, 1915 – 1922; “Берег невольников”, 1921), но в

дерзком восстании “колодников земли” он, подобно А. Блоку, видит справедливость

исторического возмездия и по славянски былинный размах переустройства Вселенной

на новых научно – трудовых человеческих основах (“Каменная баба”, 1919; “Ночь в

окопе”, “Ладомир”, 1920; “Ночь перед Советами”, “Настоящее”, “Ночной обыск”,

“Малиновая шашка”, 1921). Х. активно сотрудничает с Советской властью, работает

в Бакинском и Пятигорском отделениях РОСТА, во многих газетах, в Политпросвете

Волжско – Каспийской флотилии.

Однако и в эти годы поэт остается утопистом-мечтателем. Главную силу,способную

преодолеть “земной хаос” и объединить “творян” всего мира, Х.по-прежнему видел

(наряду с овладением “числовыми” законами Времени ) в заново

созданном,изобретенном им “звездном” языке, пригодном для всей “звезды”-

Земли. Именно этим, а не только однозначно нигилистическим эпатажем

футуристов,отвергавших весь комплекс культуры прошлого (в т.ч. и язык),

объясняются обширные поэтико-лингвистические эксперименты Х., сопутствующие

всему его творчеству и казавшиеся многим современникам единственной самоцелью и

сущностью хлебниковской поэзии. Х. предпринял реформу поэтического языка во

всем его объеме. Звук в его поэтической системе несет в себе самоценное

значение, способное насытить произведения художественным смыслом (см.статью

“Наша основа”, 1919). Истоки смысла несущих фонем Х. находил в народных

заклинаниях и заговорах ( см. поэму “Ночь в Галиции”, 1913), бывших, по

определению поэта, “как бы заумным языком в народном слове” (V, 225), - отсюда

термин «заумь», «заумный язык». Слова, разложенные на «первоначальные»

фонетические значения, Х. собирает на основе созвучий заново, стремясь

сформировать гнезда неологизмов одного корня (этот процесс он называл поначалу

«сопряжением» корней, а позднее – «скорнением» ). По такой методике

строились «экспериментальные» произведения : «Заклятие смехом», «Любхо» и др.

Эксперимент распространялся и на синтаксис (вплоть до отказа от знаков

препинания ), порождая особую ассоциативную структуру стиха на внешней основе

примитивистской техники и подчеркнутого инфантилизма поэтики: раешник , лубок,

анахронизм, «графоманство» и т.п. «Ребенок и дикарь,- писал Ю.Тынянов о Х.,-

были новым поэтическим лицом,вдруг смешавшим твердые «нормы» метра и слова»

(Вступ. ст., 1, 23 ). Антиэстетическое “дикарство” и “инфантилизм” Х.

действительно были формой футуристического эпатажа по отношению к застывшему в

общепринятых “нормах” старому буржуазному миру. Однако целостная суть

поэтико-лингвистических экспериментов была шире и включала в себя не только

разрушающий, но и созидающий пофос. С уходом в послеоктябрьском творчестве

Х. нигилистического начала поэт отказывается от многих крайностей своих

экспериментов в сфере “заумной” поэтики.В то же время он продолжает поиски

методов обновления жанровой структуры лирики, эпоса и драмы на пути создания

единого “синтетического” жанрообразования. Сюда следует отнести неудачные

хлебниковские попытки создания “сверхповестей” (“Царапина по небу”, 1920;

“Зангези”, 1922), замысленных как своеобразная “книга судеб”, содержащая

универсальные ключи к овладению “новыми” знаниями и законами жизнетворчества.

Оставаясь в русле утопических идеалистических концепций, Х. в условиях нового

времени объективно не мог объединить вокруг своего философско-поэтического

учения продолжительно действующее художественное направление. Однако его

художественный вклад в теорию и практику советской поэзии чрезвычайно

значителен (словотворчество и рифмотворчество, разработка интонационного стиха,

многоголосие ритмов, философская проблематика, гуманистический пафос, жанровые

новообразования и др. ). Маяковский, считавший стихи Х. образцом “инженерной”,

“изобретательской” поэзии, понятной “ только семерым

товарищам-футуристам», говорил, однако, что стихи эти «заряжали многочисленных

поэтов». Действие хлебниковского «заряда», в силовое поле которого попали

Маяковский, Н. Асеев, Б. Пастернак, О. Мандельштам, М.Цветаева, Н. Заболоцкий и

мн. др., распространяется и на современную советскую поэзию (В. Высоцкий, А.

Вознесенский, Е. Евтушенко, представиели т.н. «рок-поэзии» и др.).

[1] Возможно, этот факт повлиял на дальнейшее творчество Хлебникова

[2] Поэт переживал за Судьбу России

и был уверен, что лучшее для страны в данный момент-революция.

[3] Для Хлебникова революция была всё же потрясением.

[4] Хлебников был истинным

патриотом, возможно благодаря этому и имел место такой творческий взлёт.


© 2010 Рефераты