о, занявшись таким телесным устройством, как орган чувств, Гельмгольц принял за объяснительный принцип не энергетическое (молекулярное), а анатомическое начало. Именно на последнее он опирался в своей концепции цветного зрения. Гельмгольц исходил из гипотезы о том, что имеются три нервных волокна, возбуждение которых волнами различной длины создает основные ощущения цветов: красное, зеленое и фиолетовое.

Такой способ объяснения оказался непригодным, когда он от ощущений перешел к анализу восприятий целостных объектов в окружающем пространстве. Этот анализ побудил ввести два новых фактора: а) движения глазных мышц; б) подчиненности этих движений особым правилам, подобным тем, по которым строятся логические умозаключения. Поскольку эти правила действуют независимо от сознания, Гельмгольц назвал их “бессознательными умозаключениями”. Таким образом, экспериментальная работа столкнула Гельмгольца с необходимостью ввести новые причинные факторы. До того он относил к этим факторам либо превращения физической энергии, либо зависимость ощущения от устройства органа. Теперь к этим двум причинным “сеткам”, в которые наука улавливает жизненные процессы, присоединялась третья. Источником психического (зрительного) образа выступал внешний объект, в возможно более отчетливом видении которого состояла решаемая глазом задача.

Выходило, что причина психического эффекта скрыта не в устройстве организма, а вне его. В опытах Гельмгольца между глазом и объектом ставились призмы, искажавшие восприятие объекта. Однако посредством различных приспособительных движений мышц организм стремился восстановить адекватный образ этого объекта. Выходило, что движения мышц выполняют не чисто механическую, а познавательную (даже логическую) работу.

В зоне научного анализа появились феномены, которые говорили об особой форме причинности: не физической и не физиолого-анатомической, а психической. Намечалось разделение психики и сознания. Опыты говорили, что возникающий в сознании образ внешнего предмета порождается не зависимым от сознания телесным механизмом.

Измерение времени реакции Старая психофизиология с ее анатомическим началом расшатывалась самими физиологами.

Голландский физиолог Ф. Дондерс (1818-1889) занимался экспериментами по изучению скорости протекания психических процессов. До него Гельмгольц открыл скорость прохождения импульса по нерву. Дондерс же обратился к измерению скорости реакции субъекта на воспринимаемые им объекты. Испытуемый выполнял задания, требовавшие от него возможно более быстрой реакции на один из нескольких раздражителей, выбора различных ответов на разные раздражители и т.д. Эти опыты разрушали веру в мгновенно действующую душу, доказывали, что психический процесс, подобно физическому может быть измерен. И хотя, как и в психофизике, знание о нервной системе не вносило даже малой толики в объяснение новых данных, считалось само собой разумеющимся, что психические процессы совершаются именно в ней.

Вскоре Сеченов, ссылаясь на изучение времени реакции как процесса, требующего целостности головного мозга, писал: “Психическая деятельность как всякое земное явление происходит во времени и пространстве”.

Гипноз и внушение Свою лепту в разграничение психики и сознания внесли исследования гипноза. Первоначально они приобрели в Европе большую популярность благодаря деятельности австрийского врача Месмера, объяснявшего свои гипнотические сеансы действием магнитных истечений (флюидов). Затем, отвергнув месмеризм, английский хирург Брэд стал сторонником физиологической трактовки гипноза (предложив термин нейрогипноз). Однако в дальнейшем он придал решающую роль психологическому фактору.

Используя гипноз в своей практике, он демонстрировал факты психически регулируемого поведения с выключенным сознанием (поддерживая тем самым представление о бессознательной психике). Чтобы вызвать гипнотическое состояние, требовался “раппорт” - создание ситуации взаимодействия между врачом и пациентом. Обнажаемая гипнозом бессознательная психика является социально бессознательной. Ведь она инициируется и контролируется другим человеком.

Если врачи-гипнотизеры вывели психику за пределы индивида к другому индивиду, то Дарвин - за пределы индивида к истории вида.

Ч. Дарвин: революция в биологии и психологии Революцию во всем строе биологического и психологического мышления произвело учение английского натуралиста Ч.Дарвина (1809-1882). Его труд “Происхождение видов путем естественного отбора” (1859) называют одним из самых важных в истории западной цивилизации. В книге излагалась новая теория развития животного мира. Сам по себе принцип развития издревле направлял размышления о природе, обществе и человеке (в том числе и о душе). У Дарвина этот принцип воплотился в учении, укорененном в “Монблане фактов”.

Это учение опровергало библейский догмат о том, что все виды живых существ раз и навсегда сотворены Богом. Нападки церковников на Дарвина достигли апогея после выхода в свет его труда “Происхождение человека” (1870), из которого следовало, что человек создан не по образу и подобию Божьему, но является выходцем из обезьяньего стада.

В основе воссозданной Дарвином величественной картины развития живой природы лежало новое объяснение причинных факторов этого развития, т.е. детерминизма.

Дарвиновское учение ознаменовало крутой поворот от одной формы детерминизма к другой. Прежний детерминизм мыслил все мироздание в категориях механики. Новый детерминизм в отличие от прежнего являлся биологическим. (Сокращенно их можно обозначить как механодетерминизм и биодетерминизм.)

Какие же признаки вводил этот новый стиль мышления? Прежде всего, Дарвин указывал на естественный отбор как фактор выживания организмов в постоянно угрожающей их существованию среде. В ходе эволюции выживают те, кто смог наиболее удачно приспособиться. Опорным в этой объяснительной схеме является фактор наследственности. Те животные формы, которые выжили в борьбе за существование, передают свои свойства потомству. Между особями, образующими данный вид, существуют биологически предопределенные различия. Без изменчивости не было бы и развития. Выживают же те, кому удалось лучше приспособиться (адаптироваться). Естественный отбор безжалостно истребляет все, что не способствует выживанию, адаптации.

Со времен Аристотеля загадкой для всех мыслящих людей являлась целесообразность устройства, функций и поведения живых существ в отличие от неорганических объектов. Не находя другого решения, полагали, что в живом организме изначально заложена цель.

Дарвин дал точное научное объяснение целесообразности, не обращаясь к понятию о врожденной цели. Все эти нововведения произвели переворот не только в биологии, но и в психологии.

Поскольку естественный отбор отсекает все ненужное для жизни, то он истребил бы и психические функции, если бы они не способствовали приспособлению. Это побудило рассматривать психику как элемент адаптации организма к окружающей среде. Психика не могла более представляться изолированным “островом духа”. Определяющим для психологии взамен отдельного организма становится отношение “организм-среда”. Это породило новый системный стиль мышления, который в дальнейшем привел к выводу, что предметом психологии должно быть не сознание индивида, но его поведение во внешней среде, изменяющей (детерминирующей) его организм и психический склад.

Понятие об индивидуальных вариациях является непременной составной частью эволюционной теории Дарвина. Стало быть, к ним относятся и вариации в сфере психики. Это придало мощный импульс разработке нового направления в психологии, предметом которого стало изучение индивидуальных различий между людьми, обусловленных законами наследственности. Это направление, инициатором создания которого стал кузен Дарвина Ф.Гальтон, превратилось в разветвленную ветвь дифференциальной психологии (см. ниже).

Наконец, дарвинизм стимулировал изучение психики в животном мире, став основанием еще одного нового направления в науке - зоопсихологии. Отвергнув версию о непроходимой пропасти между человеком и животным, эволюционная биология стала предпосылкой широкого изучения с помощью объективных экспериментальных методов механизмов психической регуляции поведения на таких объектах, как животные (белые крысы, собаки, обезьяны и др.).

Дарвин специально анализировал инстинкты как побудительные силы поведения. С фактами в руках он подверг критике версию об их разумности. Вместе с тем без этих слепых побуждений, корни которых уходят в историю вида, организм не может выжить. Инстинкты связаны с эмоциями. К ним Дарвин также подошел не с точки зрения их осознания субъектом, а опираясь на объективные наблюдения за выразительными движениями.

Некогда эти движения имели практический смысл, о чем напоминают сжатие кулаков или оскал зубов у современного человека. Были времена, когда эти агрессивные реакции означали готовность к борьбе. Традиционная психология считала чувства элементами сознания. Теперь же эмоции, захватывающие индивида, выступили в качестве феноменов, которые, хотя и являются психическими, однако первичны по отношению к его сознанию.

Г. Спенсер: принцип адаптации к среде Наряду с Дарвином и одновременно с ним идеи новой эволюционной биологии развивал английский философ Г. Спенсер (1820-1903).Следуя доминировавшей в Англии традиции, он был приверженцем ассоцианизма. Однако последний претерпел в работе Спенсера “Основы психологии” (1855) существенную трансформацию. В ней жизнь определялась как “непрерывное приспособление внутренних отношений к внешним”. Происходящее внутри организма (стало быть, и сознание) может быть понято только в системе его отношений к внешней среде. Отношения же - не что иное. как адаптации. С этой точки зрения и ассоциации должны быть поняты как связи между элементами психической жизни.

Во всей своей прежней истории психология если и искала телесный субстрат ассоциаций (от Аристотеля до Гартли), то обращалась только к одному направлению, а именно - физиологическому. Строились различные предположения о процессах внутри организма, проекцией которых становятся связи между психическими явлениями. Принцип адаптации требовал “покинуть” изолированный организм и искать “корень” ассоциаций в том, что происходит во внешнем мире, к которому организм повседневно приспосабливается.

Чтобы выжить, организм вынужден устанавливать связь между объектами этого мира и своими реакциями на них. Случайные, несущественные для выживания связи он игнорирует, а связи, необходимые для решения этой задачи, прочно фиксирует, сохраняет “про запас” на случай новых конфронтации со всем, что может угрожать его существованию. Но очевидно, что адаптация в данном случае означает не только приспособление к новым ситуациям органов чувств как источников информации о том, что происходит вовне (на манер того, как, например, изменяется чувствительность глаза в темноте). Утверждается новый вид ассоциаций - между внутренними психическими образами и реализующими адаптацию целостного организма мышечными действиями.

Здесь свершился крутой поворот в движении психологической мысли. Из “поля сознания” она устремилась в “поле поведения”. Отныне не физика и химия, как прежде, а биология стала путеводной звездой в разработке ассоциативной доктрины, обретающей, как мы увидим, новый облик в бихевиоризме и рефлексологии.

Спенсер стоял у истоков того пути, по которому продвигались Сеченов, Торндайк, Павлов, Бехтерев, Уотсон и другие пионеры объективной психологи.

Прежде чем были изобретены объективные методы изучения целостного поведения, научно-психологическая мысль добилась крупных успехов в экспериментальном анализе деятельности органов чувств. Эти успехи были связаны с открытием закономерной, математически исчислимой зависимости между объективными физическими стимулами и производимыми ими психическими эффектами - ощущениями.

Именно это направление сыграло решающую роль в превращении психологии в самостоятельную экспериментальную науку.

ПРОГРАММЫ ПОСТРОЕНИЯ ПСИХОЛОГИИ КАК САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ НАУКИ

Следует различать реальную жизнь науки и ее отражение в теоретических программах. К 70-м годам прошлого века в жизни науки назрела потребность в том, чтобы разрозненные знания о психике объединить в научную дисциплину, отличную от других.

Когда время приспело, говорил Гёте, яблоки падают одновременно в разных садах. Время приспело для определения статуса психологии как самостоятельной науки, и тогда почти одновременно сложилось несколько программ ее разработки. Они по-разному определяли предмет, метод и задачи психологии, вектор ее развития.

Психология как наука о непосредственном опыте Наибольший успех имела первоначально программа, разработанная В.Вундтом (1832-1920). Вундт родился в Маннгейме в семье пастора, после окончания гимназии учился на медицинском факультете сперва в Тюбингене, а затем в Гейдельберге. Отказавшись от карьеры практикующего врача, он после семестра, проведенного в Берлине у Иоганна Мюллера, защитил в 1856 г. в Гейдельберге докторскую диссертацию и занял в этом же университете должность преподавателя физиологии. В его обязанности входило проводить практические занятия со студентами в качестве ассистента профессора Гельмгольца, с которым, однако, как вспоминал впоследствии сам Вундт, у него дружеских отношений не сложилось.

Тот факт, что Гельмгольц и Вундт, много лет работая вместе, не сблизились, объясняется не только различием в их темпераментах. Имелись и более глубокие причины, связанные с различием в складе мышления, в мировоззренческих установках. Гельмгольц оставался верен идеалам детерминистской физики, тогда как Вундт все более удалялся в область идеалистической философии (профессором которой он стал в дальнейшем).

В область психологии Вундта влекли физиологические занятия. Его первой книгой было Учение о мышечных движениях (1858), второй - Материалы к теории чувственного восприятия (1858-1862). Обе темы - движение и ощущение - были в то время очень популярными в физиологии, и обе они неизбежно сталкивались с влиянием непривычного для физиологического мышления психологического фактора. В частности, в этих ранних вундтовских работах важное значение придавалось рефлексу, но он уже оказывался не чисто мышечной функцией, а участником построения восприятия, т.е. психического продукта.

Здесь же у Вундта встречается и гельмгольцевское понятие о бессознательных умозаключениях, инородное для физиолога, привыкшего объяснять процессы в организме терминами физики и химии. Строго следуя физико-химическому направлению в физиологии (о чем говорят его учебники по этому предмету), Вундт в то же время намечает для себя новый план работы. Он читает в Гейдельбергском университете курс на тему Психология с точки зрения естествознания (1862), а в 1863 г. выходят его Лекции о душе человека и животных. В этих лекциях содержалась программа построения двух психологии - экспериментальной и социальной (культурно-исторической). Вся последующая карьера Вундта как психолога представляла собой реализацию этой программы. Прошло десятилетие. В 1873-1874 гг. вышли его “Основы физиологической психологии” - труд, который на несколько лет стал главным компендиумом новой науки.

С 1875 г. Вундт - профессор философии в Лейпциге. Однако наряду с преподаванием философии он организовал первую в мире лабораторию экспериментальной психологии (1879), вскоре преобразованную в институт, ставший Меккой для всех, кто отважился посвятить себя опытному изучению душевной деятельности. Труды лаборатории публиковались в созданном Вундтом первом психологическом журнале, называвшемся “Философские исследования” (выходил с 1881 г.). Вокруг Вундта постепенно складывалась большая интернациональная школа, равной которой история психологии не знает'.

Прошедшие эту школу исследователи создали по образцу лейпцигской новые лаборатории в различных университетах мира. Психология утвердилась в статусе самостоятельной опытной науки. И в этом историческая заслуга Вундта. Он поместил в лабораторию не лягушку и собаку, а человека с его “таинственной” душой. Это было революционное событие, всю значительность которого мы, привыкшие к достижениям экспериментальной психологии, теперь с трудом можем оценить.

Постепенно складывалось сообщество исследователей, работников новой области знания, имеющей собственные организационные структуры - лаборатории, кафедры, журналы, общества, а начиная с 1889 г. - и международные конгрессы.

Под воздействием достижений физиологии органов чувств Вундт выдвинул свою психологическую программу. Напомним, что одним из этих достижений была картина “сенсорной мозаики”.

Согласно Вундту, эта “мозаика” и есть та “материя”, из которой построено сознание. Если первоначальный смысл новых идей в физиологии состоял в установлении объективных (т.е. независимых от сознания) отношений между стимулами и психическими реакциями, то право психологии на самостоятельность Вундт обосновывал совершенно иными соображениями, а именно принципиальным отличием сознания от всего внешнего и материального. Психология, по Вундту, имеет уникальный предмет - непосредственный опыт субъекта, постигаемый путем самонаблюдения, интроспекции. Все остальные науки изучают результаты переработки этого опыта.

Интроспекционизм - древняя концепция и, как говорил исторический опыт, совершенно бесперспективная для научного исследования психологических фактов. Но Вундт вносил в нее коррективы, с помощью которых, как он считал, преодолевались слабости старого интроспекционизма. Обычное самонаблюдение бесконтрольно и хаотично. Контроль и порядок в исследование сознания способны, по Вундту, внести экспериментальные процедуры физиологии. Опыт физиологический, объективный, позволяет, считал он, расчленить опыт непосредственный, субъективный, и тем самым реконструировать в научных понятиях архитектонику сознания индивида. Такова была главная идея Вундта. Она лежала в основе его замысла создать опытную психологию, которую он называл физиологической. Вместе с тем, будучи сторонником психофизического параллелизма, Вундт считал, что в физиологии как таковой не содержится никаких данных, расширяющих возможности психологического объяснения. Психические процессы параллельны телесным, но не определяются ими.

Приборы для изучения органов чувств и двигательных реакций были непременным инструментарием лейпцигской лаборатории. Но столь же непременным “орудием” являлась интроспекция. Не тривиальное самонаблюдение, а специально тренируемое. Вначале Вундт считал, что интроспекция обнаруживает в составе непосредственного опыта два класса элементов - ощущения и представления. В дальнейшем к ним были присоединены чувства.

Психологами было принято называть знатоков человеческих душ. Но психологи по профессии появились лишь после Вундта.

Историки подсчитали, что школу Вундта прошли 136 немцев, 14 американцев, 10 англичан, 6 поляков, 3 русских, 2 француза. Она стала главным питомником первого поколения психологов-экспериментаторов.

Практика работы вундтовской и других сходных с ней по ориентации лабораторий показала крайнюю ненадежность интроспекции. Энтузиазм, с которым молодые исследователи изощрялись в интроспекции (субъективном методе), был обусловлен надеждой на то, что о душевной жизни удастся получить столь же точное знание, как и о телесной. Однако протокольные записи экспериментов не выдерживали испытания на научность знания. Между показаниями различных испытуемых не было согласия. Лаборатории, где практиковался субъективный метод, не сделали никаких открытий, не выработали серьезных причинных объяснений исследуемых явлений. Создать новый язык, на котором можно было бы говорить о структуре сознания, а не о внешних объектах, не удавалось.

Причиной неудач сторонников субъективного метода являлись программные установки Вундта: феноменализм, т.е. представление о сознании как совокупности чуждых всему внешнему феноменов, “атомизм”, интроспекционизм, квазидетерминизм, т.е. убеждение в том, что психическое детерминируется только психическим. Созданную Вундтом громоздкую систему отличал эклектизм. “Атомистическое” строение внутреннего мира субъекта он дополнял “законом творческого синтеза”, согласно которому из элементарных ощущений возникают качественно новые продукты. Представление о сознании как совокупности разрозненных элементов дополнялось учением об апперцепции - особой внутренней силе, локализованной в лобных долях головного мозга.

Апперцепция - центр сферы сознания. Затем она становится определяющей. Для чувства, которое объясняется как “знак реакции апперцепции на сенсорное содержание”, для мышления, поскольку только апперцепция приводит феномены в логическую связь в противовес ассоциациям, и, наконец, для воли, в качестве главного проявления которой она начинает фигурировать. Превращение апперцепции в универсальный объяснительный принцип (она все объясняет, сама не нуждаясь в объяснении) означало полный разрыв с детерминизмом. Не удивительно, что одни считали Вундта сторонником естественнонаучного, материалистического понимания психики (в России одно время, в середине 60-х годов XIX века, цензура запретила его книгу “Лекции о душе человека и животных”), другие - защитником учения о бессубстратном сознании (например, К.Д. Кавелин в полемике с И.М. Сеченовым). Поэтому, рассматривая вопрос о том, чему обучались будущие психологи в вундтовской школе, следует иметь в виду, что, овладевая методами новой науки, они работали в теоретической атмосфере, пронизанной эклектическими представлениями. Джеме сказал про систему Вундта, что она напоминает червя: если рассечь его на части, каждая из них будет продолжать ползать. В вундтовской системе нет жизненного центра, уколом в который можно было бы с ней покончить.

Эклектический характер вундтовской программы определяется тем, что естественнонаучные тенденции нарождавшейся психологии преломились в ней сквозь призму идеалистических представлений о сознании и его отношении к материальному миру. Апология субъективного метода (интроспекции) не вытекала из логики развития психологического познания. Она была обусловлена определенными обстоятельствами социально-идеологического характера. Идейная атмосфера, сложившаяся в немецких университетах, требовала от профессора философии противостоять материалистическому воззрению на человека.

Свой первый психологический практикум (из которого и выросла лаборатория) Вундт проводил в виде экспериментальных демонстраций к курсу философии. Вполне понятно, что демонстрации могли иметь единственный смысл - доказать на опыте правильность той идеалистической концепции, которая излагалась в университетском курсе. Соответственно и проводившиеся им эксперименты - опыты по определению порогов ощущений, времени реакции и др. - приобретали иное истолкование, чем в естественнонаучных исследованиях. Так, если для Фехнера психофизический закон означал закономерную связь между силой раздражения и интенсивностью ощущения, то, по Вундту, этот закон следует считать чисто психологическим: для миллионера, например, рубль представляет бесконечно малую величину, тогда как его прибавка к жалованью рабочего может стать ощутимой. Здесь, по мнению Вундта, проявляется отношение между ощущением и психологическим суждением о нем, а не ощущением и реальным раздражителем.

Точно такому же пересмотру, при котором исключалась реальная связь психических актов с внешними стимулами, подверглась в лаборатории Вундта и дондеровская схема времени реакции. Выдвигалось предположение о том, что в период между действием раздражителя и двигательным ответом на него в сознании совершаются, сменяя друг друга, различные психические процессы.

Все откровеннее подчинял Вундт психологическую работу укреплению своей философской доктрины. На рубеже века он вообще оставил экспериментальные занятия. Иногда это объясняют тем, что намеченная в молодые годы программа создания физиологической психологии была Вундтом выполнена и он перешел к разработке второй части своего замысла -созданию социальной (культурно-исторической) психологии, изучающей высшие функции не с помощью лабораторных приборов и интроспекции, а по объективным продуктам культуры (язык, миф, искусство и т.д.)1. В действительности же, как мы вскоре увидим, не Вундт покинул экспериментальную психологию, а она покинула его. Как показал весь последующий ход событий, ни одно из положений вундтовской программы не выдержало испытания временем. Тем не менее Вундт и его школа сыграли важную историческую роль.

В вундтовской школе формировалось первое поколение профессиональных психологов. Сравнение вундтовской программы с другими показывает, что ее решающее преимущество было связано с утверждением эксперимента в качестве главного рычага превращения психологического знания в научное.

Психология как учение об интенциональных актах сознания Совершенно иначе, чем Вундт, ответил а запросы времени австрийский философ Ф.Брентано (1838-1917). Католический священник, он отказался от сана после того, как Ватикан принял доктрину о папскойнепогрешимости. Брентано перешел в Венский университет, где с 1874 г. в течение 20 лет преподавал философию. Его кумиром был Аристотель, учению которого о душе посвящено первое исследование Брентано. При этом благодаря своему образованию он был превосходно ориентирован во всех толкованиях аристотелевских текстов в средневековой схоластике.

Исходя из аристотелевских идей, Брентано разработал план новой психологии в оставшейся незаконченной книге “Психология с эмпирической точки зрения” (1874). В учении Аристотеля содержались идеи, с успехом противостоящие тем представлениям о природе сознания, на уяснение которых Вундт ориентировал экспериментальную работу. У Аристотеля, как мы помним, еще не было понятия о сознании. В его толковании душа - способ организации живого тела, возможности которого актуализируются только под воздействием внешних объектов.

В схоластическом истолковании эта модель превратилась в призрачную схему, где реальный организм оказался подмененным познающим субъектом, а реальный предмет - идеальным объектом. Тем не менее за сознанием оставались в качестве непременных признаков активность (без которой потенциальное не может стать актуальным) и объектность (без внеположного субъекту объекта эта активность нереализуема). Такое понимание природы сознания, по Брентано, дает возможность определить предмет психологии, найти “демаркационный критерий”, позволяющий отграничить ее от наук о физическом мире.

Отвечая на вопрос, чем именно психические явления отличаются от всех остальных, Брентано писал: “Каждый психический феномен характеризуется тем, что средневековые схоласты называли интенциональным сосуществованием объекта... ориентацией по отношению к объекту (который не должен пониматься как реальный), или имманентной объектностыо... Мы можем определить психические явления, сказав, что это такие явления, которые интенционально содержат в самих себе объект”.

Стало быть, согласно Брентано, психический процесс характеризуется тем, что в нем всегда сосуществует его объект. Это “сосуществование” выражено в трех моментах: а) идеация, т.е. представление объекта в форме образа; б) суждение о нем как истинном или ложном; в) эмоциональная оценка его как желаемого или отвергаемого. Область психологии - это не сами по себе ощущения или представления, а те акты, “действия”, которые производит субъект (акты представливания, суждения и эмоциональной оценки), когда он превращает нечто в объект осознания. Вне акта объект не существует. Акт, в свою очередь, с необходимостью предполагает направленность на, так называемую интенцию.

Когда человек слышит, например, какое-либо слово, то “сквозь” ощущаемые звуки его сознание устремляется к предмету, о котором идет речь. Понимание значения есть психический феномен, который разрушается, если брать порознь акустический раздражитель и обозначенную им вещь. Раздражитель и вещь уже не психические, а физические явления и, стало быть, к области психологии не относятся.

Брентано стоял у истоков направления, получившего название функционализма. Оно противостояло вундтовской концепции, в дальнейшем названной структурализмом. Поскольку терминам “функция” и “структура” придается самый различный смысл, необходимо разъяснить, какое именно содержание связывалось с ними в рассматриваемый период развития психологических идей.

Вундта относят к структуралистам на том основании, что главной для его программы была задача выяснить, из каких компонентов построено сознание и каков характер их структурирования. Для Брентано исходным являлось понятие не об элементе сознания, а о его акте, понимаемом как функция субъекта, выраженная в его направленности на объект. Поэтому психолог, согласно Брентано, должен исследовать не элементы (ощущения различного качества, интенсивности и т.д.), а акты, благодаря которым эти элементы становятся объектом осознания.

Мы видим, таким образом, что центральная для психологии проблема субъектно-объектных отношений получила у Брентано существенно иную интерпретацию, чем у Вундта. Оба исходили из того, что предметом психологии является сознание. Оба интерпретировали его с позиций интроспекционизма. Но Вундт рассчитывал выяснить с помощью изощренной интроспекции и вспомогательных физиологических приборов состав сознания: какова его (сенсорная в своей основе) “фактура”. Брентано полагал, что задача психолога состоит в том, чтобы тщательно описывать не само по себе содержание, а связанные с ним акты, действия, внутренние операции.

Вундт делал упор на то, что психология - наука опытная и экспериментальная, Брентано - что она опытная, но наблюдательная. С точки зрения Брентано, принятая в лабораториях физиологической психологии процедура анализа сознания укладывает в прокрустово ложе реальные процессы сознания, которые следует тщательно наблюдать в их естественном течении и составе.

Поэтому и субъективный (интроспективный) метод приобрел у тех, кто отправлялся от Вундта, одну направленность, от Брентано - другую. В обоих случаях утверждался феноменологический подход (объект анализа - феномены сознания). Различие же состояло в том, что последователи Вундта устремлялись к гипотетическим структурным элементам, недоступным неискушенному наблюдателю, тогда как воспитанники Брентано культивировали исследование сознания в его целостности и доподлинности, свободной от предвзятых теоретических схем.

Идеи Брентано оказали глубокое влияние на психологическую мысль капиталистического Запада в различных направлениях. В частности, рождение гештальтпсихологии непосредственно связано с феноменологией Гуссерля - ученика Брентано. Принцип активности субъекта был воспринят от Брентано европейскими функционалистами?. Среди обучавшихся у Брентано философии был Фрейд, в учении которого понятие об интенции преобразовалось в идею о направленности психической энергии на внешние объекты (включая собственное тело субъекта). Но это произошло впоследствии.

Сознание человека направлено на реальный, независимо от него существующий предмет. У Брентано же объект не реален, а феноменален, поскольку его бытие мыслится зависящим от актуализации его сознанием субъекта. Сам субъект в свою очередь сведен к системе актов, имеющей основание в самой себе, а не в чем-то внешнем. Тем самым реальная активность поведения была превращена в чисто духовную, не имеющую никаких корней в практических связях человека с миром.

Психология как наука о психической регуляции поведения В одной исторической работе читаем: “в 1874 г. молодой исследователь, стремившийся стать психологом нового стиля, сталкивался с двумя определенными альтернативами: либо "Основы физиологической психологии" Вундта, либо "Психология с эмпирической точки зрения" Брентано”. Имелась и еще одна альтернатива, не известная ни историку, чьи слова мы процитировали, ни западноевропейским молодым людям, желавшим сделать научную карьеру в новой области. В 1873 г. были опубликованы “Психологические этюды” Сеченова, где предлагался новый план разработки психологии как объективной науки. В ее основе лежала материалистическая методология.

Сеченов вышел из помещичьей семьи (мать его была крестьянка). Он окончил в Петербурге военное Инженерное училище, получив высшее инженерно-техническое образование, а затем медицинский факультет Московского университета. На третьем курсе он увлекся психологией, считавшейся тогда философской дисциплиной, и эта, как он ее назвал, “московская страсть к философии” сыграла впоследствии важную роль в его творчестве. Окончив университет, он отправился в Германию в лаборатории Гельмгольца, Людвига, Дюбуа-Реймона и др. Вернувшись в 1860 г. на родину, Сеченов создал в петербургской Медико-хирургической академии первую русскую физиологическую школу, имевшую поначалу физико-химическое направление.

В России в тот период рушились старые экономические устои, противоборство классовых сил нашло выражение в ожесточенной полемике по всем коренным мировоззренческим вопросам. Среди них были вопросы, касающиеся природы человека, его организма и психических функций. Один из главных противников Чернышевского и Сеченова философ-идеалист П.Д. Юркевич писал: “В настоящее время физиология... довольно сильно определяет наши ежедневные суждения о жизни, ее явлениях и условиях”. В противовес П.Д. Юркевичу и его сторонникам журнал “Современник” отстаивал последовательно материалистический взгляд на физиологические и психические явления. И.М. Сеченов был близок к революционно-демократической интеллигенции, к Чернышевскому, заключенному вскоре в Петропавловскую крепость и написавшему там роман “Что делать?” Ходили слухи, что прототипом одного из героев этого романа - доктора Кирсанова - Чернышевскому послужил Сеченов. Эта версия недостоверна, однако философское родство Сеченова с Чернышевским бесспорно.

В накаленной атмосфере споров о душе И.М.Сеченов приступает к экспериментам над мозгом и в ходе их открывает так называемые тормозные центры, т.е. локализованные в таламической области нервные центры, раздражение которых задерживает двигательную активность. Это было великое открытие. Оно не только начинало новую главу в физиологии головного мозга, но изменяло всю систему представлений о функциях этого органа. Оно ввело в физиологическое мышление понятие о торможении (прежде нервная физиология знала только один процесс - возбуждение), а с ним и обширный комплекс проблем нейродинамики, касающихся соотношений между торможением и возбуждением. Но то было позднее.

Для Сеченова в тот момент самым важным было доказать на опыте, что воля, веками считавшаяся исходящей от души силой, производится маленьким кусочком мозгового вещества. Ведь самый верный признак волевого поведения - умение противостоять раздражителям, задерживать нежелательные импульсы. И все эти признаки, как свидетельствовал эксперимент, зависят от центров в мозгу. Используя это открытие. Сеченов пишет для “Современника” свой первый психофизиологический трактат Рефлексы головного мозга (1863).

Идеи сеченовской статьи разошлись далеко по земле русской, какая-то купчиха в Красноярске спрашивала у ссыльного Пантелеева: правда ли, что в Петербурге профессор Сеченов доказывает, что души нет, а существуют одни только рефлексы? Слово “рефлекс” имело в ту пору единственный смысл: механическая реакция, подобная движению ножки лягушки при раздражении ее кислотой. Приравнять человека с его душой и свободной волей к этой лягушке (а именно на ней ставил Сеченов свои опыты) казалось кощунством.

Как мы знаем, традиционное понятие о рефлексе после его критики Пфлюгером и другими передовыми биологами было сильно расшатано. Тем не менее именно на нем Сеченов строил психологическую систему. Он смог отважиться на это лишь потому, что радикально преобразовал это понятие. Он набрасывает эскиз “мозговой машины”, понимая под ней не простое передаточное устройство внешнего раздражителя на двигательные снаряды, а механизм, снабженный несколькими центральными придатками, от деятельности которых зависит конечный эффект внешнего импульса. Один придаток - это тормозной центр, который ставит барьер на пути импульса к исполнительным органам. Другой придаток усиливает движение. Он служит субстратом чувств, побуждений. Третий позволяет сохранять следы прежних воздействий. Это память “мозговой машины”. И наконец четвертый выполняет “предуведомительную роль”, он улавливает и усиливает раздражители, с тем чтобы отреагировать на них прежде, чем они успеют нанести ущерб организму. Наделенная такими свойствами “машина” способна, по Сеченову, объяснить основные свойства человеческого поведения. В этот первоначальный эскиз впоследствии были внесены важные коррективы.

Но главное было сделано - намечен новый естественнонаучный способ объяснения психических актов, выступивших как действия “мозговой машины”, а не бессубстратной души.

Сеченов стал кумиром целого поколения передовой русской интеллигенции не только потому, что в его трактате намечалась новая, созвучная материалистическому мировоззрению схема работы мозга, но и потому, что эта схема непосредственно соотносилась с жизненно важной для шестидесятников проблемой причинной обусловленности человеческого поведения. Социально-политическая программа революционно-демократического лагеря предполагала, что движение народных масс к раскрепощению должны возглавить “новые люди”, свободные от гнета религиозно-христианской морали, непоколебимо преданные высшим нравственным идеалам.

Сеченов надеялся, что, руководствуясь научными представлениями о мозге, удастся “создать” людей-“рыцарей”, как он их называл, людей, которые не могут не делать добро, которые совершают высоконравственные поступки с неотвратимостью зрачкового рефлекса на свет. Это была, говоря современным языком, “сциентистская” иллюзия. Но она отражала социальный смысл экспериментов Сеченова над мозгом.

Противники Сеченова истолковали его позицию так, будто он лишает психологию самостоятельности, превращает ее в придаток физиологии. Истинный же смысл его проекта состоял в том, чтобы построить новую психологию на тех началах, которыми руководствовались естествоиспытатели: на принципе детерминизма и объективном методе. Этим требованиям отвечает учение о рефлексе. Оно, согласно Сеченову, должно было стать основой для разработки понятия о психическом акте.

Это понятие Сеченов радикально преобразовал. Он назвал отождествление психики и сознания величайшим заблуждением. Тем самым в разряд заблуждений попали концепции Вундта и Брентано. Однако о бессознательной психике до Сеченова (и тем более до Фрейда) уже говорили Лейбниц, Гербарт, Шопенгауэр, Гельмгольц и др. Заслуга Сеченова заключалась не в том, что у него психическое простирается “далеко за пределы сознания”, а в том, что он принципиально по-новому представил само психическое.

За основу своей программы Сеченов принял постулат о родственности психического и физиологического “по способу происхождения”, т.е. по механизму совершения. Такая ориентация дает психологии ее основную аксиому, которую Сеченов сформулировал следующим образом: “Мысль о психическом акте как процессе, движении, имеющем определенное начало, течение и конец, должна быть удержана как основная”. Содержание же психологии составляет ряд учений “о происхождении1 психических деятельностей”. На первый взгляд это может показаться тривиальным. Ведь любой процесс имеет начало, течение и конец. Новаторскую суть сеченовской идеи раскрывает его разъяснение: указанная аксиома представляет собой “лишь дальнейшее развитие мысли о родстве психических и нервных актов”. Начальные, производящие моменты нервных актов - это “физические или смешанные явления”, завершаются эти акты движениями, целесообразными “в смысле доставления телу каких-нибудь польз”.

Какова же, по Сеченову, архитектоника психического акта? Подобно нервному, психический акт имеет наряду с центральной фазой начальную и конечную, непосредственно соединяющие его с внешней средой. Триединый психический акт принципиально нерасщепим. Это своего рода монада. Стало быть, предметом психологического исследования как такового должен стать процесс, развертывающийся не в сознании (или в сфере бессознательного), а в объективной системе отношений, как мы бы сейчас сказали - процесс поведения (во времена Сеченова научного термина “поведение” еще не было).

Начальную фазу всего процесса составляют внешние влияния. Идея первичности внешних влияний является исходной для всех материалистических теорий. Из нее исходил и Сеченов. Но у него внешний импульс становится производящей причиной процесса, лишь превратившись в чувствование. Только в качестве чувствования он способен детерминировать целостный процесс, который завершается действием, обращенным на предметный мир.

Главными психическими элементами, по Сеченову, являются, таким образом, чувствование и действие, а принципом построения поведения -- согласование действия с выполняющим сигнальную роль чувствованием. Для традиционной психологии чувствование - это процесс, или явление, сознания. Для Сеченова же это объективный феномен, регулирующий поведение безотносительно к тому, в какой форме он осознается субъектом и отображается системой самонаблюдения. Различение и управление - конституирующие признаки чувствования. “Чувствование всегда и везде имеет только два общих значения: оно служит орудием различения условий действия и руководителем соответственных этим условиям (т.е. целесообразных или приспособительных) действий”. Очистив понятие о чувствовании от признака представленности в сознании субъекта, Сеченов трактует его как сигнал, точнее, как одну из разновидностей сигнала. Оно ставится в один ряд с другими автоматическими регуляторами, начиная от регуляторов в машинах (типа предохранительного клапана в паровиках Уатта). Регуляция осуществляется по типу обратной связи. Мозг получает сигналы не только от внешних предметов. К нему непрестанно поступает информация о результатах работы мышечной системы. В соответствии с этой информацией строится поведение. Без сигналов о произведенных эффектах оно не могло бы быть целесообразным. Это подтверждало, в частности, описанное Сеченовым поведение атактиков - больных с расстроенной мышечной чувствительностью..Он наблюдал их в клинике своего друга, знаменитого врача С.П.Боткина. Координация действий у этих больных нарушалась из-за того, что их мышцы не посылали сигналов обратной связи и поэтому больные не знали, правильно ли они решают двигательные задачи.

Психическое - один из уровней сигнальной регуляции поведения. Таков важнейший вывод Сеченова. Руководствуясь им, он поставил в “Элементах мысли” (1878) задачу “согласить Гельмгольца со Спенсером”, т.е. объяснить развитие познавательной деятельности органов чувств, исходя из эволюционного учения, из принципа адаптации организма к внешней среде.

Адаптация предполагает двигательную активность, органом которой служит мышца. Но мышца, по Сеченову, не только рабочий орган и не только орган, осведомляющий мозг о результатах действия. Она является также инструментом познания среды. Ее сигналы передают самую достоверную информацию о внешнем мире, его пространственно-временных координатах. Производимые посредством мышцы операции сравнения, анализа, синтеза и являются теми “элементами мысли”, из которых строится интеллектуальная деятельность.

Новаторский характер конкретно-научного анализа Сеченовым мышечной чувствительности определялся его философской позицией, твердой защитой материалистической теории познания. В начале 90-х годов он опубликовал серию статей (“Впечатления и действительность”, “Предметная мысль и действительность” и др.), в которых выступил против субъективизма, превращающего чувственно познаваемый мир в мираж, созданный нашей нервно-психической организацией. Во втором издании Элементов мысли (1903) Сеченов подчеркивал, что к категории недоступных органам чувств реальностей должны быть отнесены все акты сознания, какого бы порядка они ни были.

Так завершилась напряженная полемика Сеченова со сторонниками субъективного метода. Явления сознания недоступны органам чувств. Но этот бесспорный факт приверженцы субъективной психологии превратили в краеугольный камень учения о “внутреннем зрении”. Их аргументация гласила: поскольку психическое не воспринимается посредством органов чувств, должен существовать другой орган (или способ) его познания. Для Сеченова недоступность психических процессов непосредственному чувственному восприятию означала. что они, подобно таким реальностям внешнего мира, как движение Земли вокруг своей оси или вокруг Солнца, познаются только опосредованно.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11