Ферапонтов монастырь вырос меж двух озер, на месте, облюбованном преподобным Ферапонтом. И сегодня, глядя на белые церкви обители, отражающиеся в озерной глади, нельзя не согласиться с основателем обители: «Весьма красно место то и угодно на жительство паче иных мест».

Исторически так сложилось, что датой основания Ферапонтова Белозерского монастыря считается 1398 год, когда прп. Ферапонт, сподвижник прп. Кирилла Белозерского, пришедший вместе с ним из Москвы в глухие северные земли, возымел желание идти на другое место и безмолствовать отдельно. Спросив о том с любовью совета у прп. Кирилла, преподобный Ферапонт удалился на пятнадцать верст от того места, где они прежде жили вместе, и, как гласит текст его жития, «обрете место близ озера Паское зовомо, другое же озеро повыше того -- Бородавское, промеж их яко же стрелы вержение или мало множае; весьма красно место то и угодно на жительство паче иных мест, и возлюби е блаженный зело».

На этом-то «месте красне» устроил преподобный Ферапонт себе келью и стал постепенно расчищать пространство вокруг от деревьев и кустарника, чтобы завести здесь пашню и добывать себе пропитание («тем себе святый нужную кормлю управляя бяше на телесную потребу»). Скудна и неуютна была поначалу его жизнь меж Паским и Бородаевским озерами. Ночами рыскали и выли звери близ его смиренной кельи, а порой появлялись и разбойники, требуя имущества и грозя смертью. Но преподобный с терпением переносил все напасти, и звери не повредили ему, и разбойники отступили от него, видя, что взять в его келье нечего.

В скором времени начали приходить к преподобному Ферапонту люди, искавшие уединения от мира и спасения души. Это были, главным образом, местные крестьяне. Они строили себе кельи подле хижины святого и всецело поручали себя его духовному руководству. Очевидно, при. Ферапонт имел особый дар наставлять простые души. Сам не будучи искушенным книжником, «но душевную доброту и ум здрав стяжа», он достиг того, что насельники «самоорганизовавшейся» вокруг него общины беспрекословно слушались его и день ото дня все более возрастали духовно.

Но, заметим, монастырем в полном смысле этого слова община преподобного в описываемое время еще не являлась: в ней не было храма и священника. Лишь через десять лет после прихода прп. Ферапонта к Бородаев-скому озеру здесь выросла деревянная церковь в честь Рождества Пресвятой Богородицы. А некоторое время спустя в обитель пришел и священноинок. Богослужения в церкви стали регулярными, тогда же состоялись и первые монашеские постриги.

Преподобный основатель обители установил в ней строгий общежительный устав: все иноки трапезничали вместе (исключение делалось лишь для больных и престарелых), в кельях им дозволялось держать только книги, иконы и предметы, необходимые для рукоделия. Все без исключения работоспособные насельники были заняты на послушаниях: «инии книги пишут, друзии книгам учатся, инии сети плетут на рыбныя ловления, друзии келлии делают, дрова в магерницу и в хлебню и в трапезу, инии воду носяще и хлебы и варения приготовляют». Наемных работников в монастыре в то время еще не было.

Прп. Ферапонт сам показывал братии пример во всем. Дни он проводил в трудах, а ночи -- в молитве. При этом, по смирению своему, игуменом монастыря он стать не согласился и всегда говорил: «Не я оградил святое место сие, но Пречистая Богородица; Она направит нас на полезное и заступит от всех бед».

Ферапонтов монастырь находился в вотчине можайского князя Андрея Дмитриевича. Князь, как доносит до нас предание, был весьма благочестив и всячески поддерживал юную обитель. Лишь об одном он горевал: зачем она так далеко от Можайска. Решив исправить это, он призвал к себе ее основателя и умолил его устроить близ Можайска еще один монастырь. В результате прп. Ферапонт окончил свои земные дни вдалеке от столь полюбившегося ему Белозерья.

История умалчивает о том, как жил Ферапонтов монастырь в первой трети XV века. Очевидно, после отхода из него прп. Ферапонта он на некоторое время как бы «замер» в своем развитии, не угасая, но и не расширяясь. Следующий важный этап в его судьбе связан с игуменством прп. Мартиниана, воспитанника прп. Кирилла Белозерского. Роль его в укреплении монастыря была столь велика, что в какой-то момент у обители преподобного Ферапонта появилось второе, «неофициальное», название -- Мартемьянова обитель.

Сорок лет в общей сложности управлял Ферапонтовым монастырем прп. Мартиниан (хотя и не все это время являлся его игуменом). Неподдельным было горе братии, когда в 1447 году ему, по желанию князя Василия Темного (которого преподобный в свое время вместе с игуменом Кирилло-Белозерским благословил на борьбу с Дмитрием Шемякой), пришлось оставить обитель и стать игуменом монастыря преподобного Сергия Радонежского. Много доброго совершил он здесь, но управление подмосковной обителью, которую часто посещали князь и бояре, утомляло его. В 1455 году он вернулся на Белоозеро и еще потрудился довольно на благо Ферапонтова монастыря («И толико потрудися блаженный и подвиги показа на старость жительства своего, яко всем чудитися и дивитися прилежанию его и усердию яже по Бозе»).

При прп. Мартиниане Ферапонтов монастырь вступил в пору своего наивысшего материального и духовного расцвета. Об этом говорит, в частности, тот факт, что в это время из него вышло несколько епископов. Один из них, архиепископ Ростовский Иоасаф, будучи постриженником преподобного, в конце жизни вновь поселился в Ферапонтовой обители. Именно с его деятельностью связано строительство каменного собора Рождества Богородицы и приглашение прославленного иконописца Дионисия для оформления его интерьера. Строительство это было предпринято после большого пожара, уничтожившего все деревянные строения монастыря. Формирование каменного архитектурного ансамбля обители происходило на протяжении XVI--XVII веков. Сначала были построены Благовещенская церковь с трапезной палатой и Казенные кельи, а столетием позже -- церковь преподобного Мартиниана, надвратная Богоявленская церковь и колокольня.

И во времена преподобного Мартиниана, и при его ближайших преемниках Ферапонтов монастырь славился «ученостью иноков». Здешняя библиотека была весьма богатой (уступая, пожалуй, лишь собранию рукописей Кирилло-Белозерского монастыря), а некоторые насельники достигли высокого мастерства в переписывании и переплетении книг. Большинство рукописей Ферапонтова монастыря датируется исследователями XVI веком. Очевидно, что этим периодом и ограничивается процветание письменности в обители. В XVII веке действительность ставила перед монастырем более серьезные задачи, чем пополнение книгохранилища.

В начале столетия Ферапонтов монастырь был разорен польско-литовскими и казацкими отрядами. Главной их целью являлся более обширный и богатый Кирилло-Белозерский монастырь, но, хорошо укрепленный, защищаемый многочисленной братией и мирянами, он оказался шайке разбойников не по зубам. Тогда они, ища легкой добычи, отправились грабить окрестности и, разорив близлежащие села и деревни, вышли к Ферапонтовой обители. Монахи знали об их приближении и, не имея возможности защищаться (здесь не было таких стен, как в Кирилло-Белозерском монастыре), постарались хотя бы надежно спрятать наиболее ценные вещи. По-видимому, единственное, что «воровские люди» сумели унести, -- это черный бархатный покров с гробницы преподобного Мартиниана. Но, конечно, натешились и наизгалялись и над людьми (а на ту пору в обители находились не только иноки, но и местные жители, спасавшиеся от лютых захватчиков), и над святынями они вволю. После ухода разбойников из монастыря сюда из Кирилло-Белозерской обители прислали монастырского служку Григория Мороза, чтобы он разузнал, куда дальше отправились «воры». Он собственными глазами видел следы их хозяйничанья в монастыре, история сохранила до наших дней его свидетельство в пересказе монастырского летописца: «Был-де он в Ферапонтове монастыре, и на чюдотворцевой-де раки был бархат чорн, и тот-де бархат казаки взяли, и в церквах-де ходили, и Божии-де престолы обругали по церквам, и ворота-де и по кельям двери все призжены, и в кельях и в сенех лошади стояли, и хрестьян-де многих и жонок и девок мучили и огнем жгли, и жжоных крестьян многих видели мертвых».

Оправиться от польско-литовского нашествия монастырь так и не смог, хотя каменное строительство в нем продолжалось на протяжении всего XVII века. Доходы его в это время существенно сократились сравнительно с прошлым столетием, многие его богатые вкладчики и благотворители сами оказались разорены. В первой половине XVII века обители принадлежало два погоста, четыре села, два сельца и более пятидесяти деревень. Крестьяне платили монахам оброк хлебом и деньгами, но из-за всеобщего оскудения, явившегося следствием Смутного времени, оброк этот был очень и очень скромен. К концу столетия ситуация не исправилась, а даже наоборот. Так, в 1627 году в монастырской казне было «41 рубль 6 алтын 3 деньги», а в 1673 году -- «4 рубля 9 алтын и 2 деньги». Причиной столь серьезного материального упадка послужил большой пожар, случившийся в 1666 году. В иные месяцы, как указывает автор обстоятельной книги о Ферапонтовом монастыре И. Бриллиантов, монастырский казначей принужден был занимать деньги у Патриарха Никона, находившегося в то время здесь в ссылке. Сам Никон также отмечает скудость монастыря: «Жизнь в Ферапонтовом монастыре скудная, вотчинка за ним небольшая, крестьянишки обнищали до конца».

В 1764 году, роковом для многих монастырей, обитель прп. Ферапонта не закрыли. Правда, в списке уцелевших «штатных» монастырей он занял последнее место. А в последующие годы здесь даже были предприняты некоторые ремонтные работы. Но в 1798 году монастырь все же расформировали. Монахов расселили по другим обителям. В древнем Ферапонтовом монастыре образовался приход.

В 1903 году монастырь стараниями игумений Таисии и с благословения отца Иоанна Кронштадтского возродился в качестве женской обители. К 1906 году в нем было уже 66 насель-ниц. Но недолгим оказался «второй век» монастыря. В 1918 году большевики расстреляли игуменью Серафиму (она приняла мученическую кончину вместе с епископом Варсонофием (Лебедевым)), а в 1924-м завершили разгром монашеской общины, изгнав из него всех сестер. Вскоре в монастыре открылся музей, но вплоть до середины 1970-х годов практически никакой реставрационной и -- тем более -- научной работы в нем не велось. Сейчас в монастыре по-прежнему музей, являющийся филиалом Кирилло-Белозерского музея-заповедника. Для богослужений верующим отдана над-вратная церковь.

Почти все древние святыни Ферапонтова монастыря сохранились до наших дней. Сейчас большинство из них представлено в экспозиции Музея фресок Дионисия.

Вот уже на протяжении нескольких десятков лет в Ферапонтовом монастыре находится музей. За эти годы проделана большая работа по исследованию и сохранению памятников монастыря -- прежде всего, ценнейшего ансамбля фресок Дионисия в соборе Рождества Богородицы. В храме поддерживается сейчас особый температурный и влажностный режим, препятствующий разрушению красочного слоя. Фрески Дионисия привлекают в Ферапонтов монастырь множество туристов и паломников из России н других стран мира.

Ситуация такова, что о возобновлении монашеской жизни в древней обители пока речи не идет. Поэтому гостю надо быть готовым к тому, что те святыни ее, которые сохранились до наших дней, представлены посетителям монастыря-музея в качестве выставочных экспонатов. Исключение составляют, пожалуй, лишь мощи ирп. Мартиниана, которые покоятся в церкви, на том же месте, что и прежде. Однако церковь-усыпальница при. Мартиниана также является музейным объектом, поэтому для посещения ее необходимо приобрести билет. Кроме того, подлинная рака преподобного «перекочевала» в музейную экспозицию, расположенную в трапезной палате. В церкви ее заменили простым деревянным ящиком в форме раки.

Обретение мощей преподобного Мартиниана произошло через тридцать лет после его кончины. Тогда, в 1512 году, в Ферапонтовом монастыре умер живший здесь на покое архиепископ Ростовский Иоасаф. Принимая во внимание знатность его происхождения, а также и то, что владыка был постриженником прп. Мартиниана.

Кроме мощей преподобного Мартиниана, в Ферапонтовом монастыре хранятся его подризник и фелонь. Изготовленные из простой материи, они ничем, кроме формы, не напоминают более поздних, богато украшенных, священнических облачений и дают наглядное представление о том, насколько прост и скромен был быт монастыря в его древнейшую эпоху. Подризник и фелонь преподобного представлены в экспозиции музея, расположенной в трапезной Благовещенской церкви. Там же присутствуют и многие другие предметы, связанные с историей Ферапонтовой обители, -- иконы, документы, богослужебная и обиходная утварь. Среди ценнейших предметов -- старинный антиминс из собора Рождества Богородицы и житийная икона прпп. Ферапонта и Мартиниана Белозерских (XVII в.)

Впрочем, некоторые святыни Ферапонтова монастыря избежали «музее-фикации». Речь идет, прежде всего, об афонском списке с иконы Божией Матери «Скоропослушница», сделанном в 1911 году. Сестры возобновленной обители особо чтили эту икону. Теперь она помещается в надвратной церкви, в левом ее приделе.

Другая «внемузейная» святыня -- фелонь, в которой служил св. прав. Иоанн Кронштадтский во время своего приезда в монастырь. Она также находится в надвратной церкви. Отец Иоанн с большой любовью относился к леу-шинской игумений Таисии и благословлял многие ее начинания по созданию новых и возобновлению старых монастырей. Естественно, к сестрам Ферапонтова монастыря, которые поначалу почти все были «леушанками», он также питал самые теплые чувства. Когда в январе 1906 года здесь состоялся первый постриг, он писал «фера-понтовским матушкам»: «Приветствую с новопостриженными в мантию сестрами Ферапонтовской обители, послужившими как бы первым видимым началом ее восстановления и утверждения обители. Да пребудет она благополучна до скончания века в благочестии и довольстве».

Каменный остров с крестом на Бородаевском озере хорошо виден от стен Ферапонтова монастыря. Издалека трудно понять, что этот остров -- рукотворный. Но это так. И сложил его не кто иной, как Патриарх Никон.

Шел второй год Никоновой ссылки в Ферапонтовом монастыре. Нельзя сказать, что за это время он обвыкся со своим положением, -- его деятельная натура томилась в стенах ферапонтовских келий, а в душе то возгоралась, то вновь затухала надежда на возвращение если не в Москву, то в Новый Иерусалим. Но все-таки к местным условиям он как-то притерпелся и даже успел изучить окрестности. Особенно его заинтересовала отмель на Бородаевском озере, мимо которой он не раз проплывал на лодке.

Отмель эта показалась Никону удобной для постройки каменного острова, и он принялся за дело. Зачем же ссыльному Патриарху было затевать такое строительство? С одной стороны, ему, не привыкшему сидеть сложа руки, требовалось какое-то масштабное занятие, за которым можно было бы отвлечься от гнетущих мыслей. Кроме того, вполне вероятно, что каменный остров с крестом на нем мыслился Никоном как своего рода памятник. Известно, что именно в это время он «увлекся» установкой придорожных крестов, на которых некий искусный старец Иона вырезал следующую, всегда одну и ту же, надпись: «Животворящий Крест Христов поставил смиренный Никон, Божиею мило-стию Патриарх, будучи в заточении за слово Божие и за святую Церковь на Белеозере в Ферапонтовом монастыре в тюрьме». Такой же крест, по приказу Никона, был приготовлен для водружения на рукотворном острове.

И. Бриллиантов пишет, что опальный Первоиерарх «сам со своими монахами начал возить на плотах камни с берег и опускать их на дно в намеченном месте». Вскоре новый остров был готов. В сооружении острова Никон проявил себя опытным и талантливым «инженером-архитектором». Вполне возможно, что ему помогло знакомство с подобными сооружениями Соловецкого монастыря (вспомнить хотя бы известные Филипповские садки), где он начинал свой иноческий путь. Тот же Бриллиантов, между прочим, отмечает, что, подплывая к острову на лодке, «можно через прозрачную воду рассмотреть на дне озера гряду камней, которая тянется от острова к берегу». И далее высказывает такое предположение: «Не хотел ли Никон соединить свой островок с берегом каменной грядой по примеру подобных сооружений в Соловецком монастыре?»

Но не только со строительной точки зрения «островок» Никона представлял собой интересное сооружение. Это, помимо всего прочего, был остров-символ. Судите сами: напоминая своей формой корабль, остров сориентирован четко с запада на восток. Крест выступал как бы мачтой этой своеобразной каменной ладьи. Рядом с крестом должна была стоять келья «кормчего» -- то есть Патриарха. Очевидно, Никон хотел превратить свой островок в скит, отходную пустынь. Но не успел. В 1676 году Патриарха перевели в Кирилпо-Белозерский монастырь, и он не довершил устройство своего озерного скита.

Такую надпись нашли после смерти сщмч. Арсения (Мациевича) на стене его последнего узилища. Мытарства же его по ссылкам и тюремным казематам начались с Ферапонтова монастыря.

Спустя почти сто лет после Патриарха Никона узником Ферапонтова монастыря оказался еще один выдающийся иерарх Церкви. То был митрополит Ростовский Арсений (Мациевич) (1697--1772), в 2000 году канонизированный как священному-ченик.

Родом из Польши (или, как говорили в середине XVIII века, из южной России), митрополит Арсений получал образование сначала во Львове, а затем в Киеве. По-видимому, здесь же, в Киеве, был он пострижен в монашество. Позднее, уже будучи иеромонахом, он жил в различных монастырях Малороссии, а в 1730 году отправился в Сибирь, проповедовать среди старообрядцев. В 1734--36 годах будущий архиерей участвовал во Второй Камчатской экспедиции, во время которой переболел цингой. Уже после этой экспедиции он подвергся первому аресту и был препровожден для допроса в Санкт-Петербург. Обвинение тогда оказалось ложным, и отца Арсения вскоре освободили. А с воцарением Елизаветы Петровны его участь совершенно переменилась. Он был назначен сначала митрополитом Тобольским и Сибирским, а затем возведен на одну из старейший русских кафедр -- Ростовскую. Императрица питала к нему особое уважение и оставляла без последствий очень многие его «резкие выходки».

По отзывам современников, митрополит Арсений отличался вспыльчивым характером и часто «бывал крутенек» и скор на расправу. Так, сохранились сведения, что в 1753 году, будучи уже Ростовским митрополитом, он объезжал свою епархию и в одной из сельских церквей заметил пыль в алтаре. Результатом явилось распоряжение отослать священника этой церкви в монастырь «на вечное пребывание».

Особенное же негодование вызывала у митрополита Арсения деятельность Коллегии экономии, ведавшей делами по управлению церковными имениями и сбором с них казенных доходов. Идея не допустить разорения церковного имущества доводила митрополита подчас до весьма дерзновенных выпадов и пикировок с Синодом.

Когда же в начале 1760-х годов начала подготавливаться секуляризация церковных земель, митрополит Ростовский оказался одним из самых непримиримых ее противников. А. Карташев, видный историк Церкви, так писал об этом периоде в жизни митрополита: «Арсений был настолько ослеплен консервативностью своих понятий о церковном имуществе, что даже в инструкции „свыше", данной реформирующей Комиссии, не видел прямого указания на отнятие церковных имуществ и еще надеялся на какое-то иное решение».

Итогом яростных выступлений митрополита стало то, что 17 марта 1763 года он был арестован и привезен в Москву, где должен был предстать перед судом Синода. Усугубило тяжелое положение священномученика то, что Екатерина II уже давно заклеймила его про себя «фанатиком» и была настроена к нему чрезвычайно враждебно. В апреле Синод присудил митрополита к лишению архиерейского сана, расстрижению из монашества и светскому суду, который, как предполагалось, обречет его на смертную казнь за оскорбление «Ея Императорскаго Величества». Но Екатерина II, желая зарекомендовать себя милосердной государыней, постановила освободить престарелого митрополита от светского суда и не расстригать его из монахов. В итоге было решено сослать «монаха Арсения» {как прежде и «монаха Никона») в дальний -- Ферапонтов -- монастырь. Вообще, все обстоятельства снятия сана с митрополита Арсения очень напоминают события столетней давности. Как и Никону на суде, ему не дали в Крестовой палате Кремле, где происходила церемония снятия сана, сидячего места. Так же, как Никон в свое время обличал восточных патриархов, участвовавших в суде над ним, митрополит Арсений укорял своих собратьев-архиереев. Троим из них он при этом предрек печальную кончину. Все три пророчества сбылись.

Прямо из Крестовой палаты опального митрополита, одетого в простую монашескую одежду, повезли в Ферапонтов монастырь. Здесь он пробыл недолго. Вскоре последовал указ перевести его еще дальше, еще севернее -- в Николо-Корельский монастырь (в Архангельской губернии). Содержался Арсений весьма сурово, гораздо строже, чем некогда Патриарх. Екатерина особо распорядилась три дня в неделю водить его -- в сущности, по меркам того времени уже глубокого старика -- на черные работы. Рубил дрова, таскал воду и мел полы бывший митрополит, отличавшийся прежде пылким нравом, с удивительным смирением.

Но, по простодушию своему, свя-щенномученик не понимал, что ему следует теперь особенно остерегаться каких-либо разговоров о церковном имуществе и государственной власти. Слишком строгого надзора за ним не было. Монахи и даже охранявшие его солдаты относились к злосчастному архиерею с видимым почтением, в келье его устраивались чтения различных духовных книг, содержание которых митрополит Арсений трактовал применительно к своему положению и современной ситуации в России. Так, читая житие Иоанна Златоуста, «Арсений повествовал о страданиях его от царицы». На это караульный офицер (!) Алексеев-ский сочувственно заметил ему: «И ты страждешь, как Златоуст». Со временем, при попущении караульщиков, митрополит Арсений даже стал произносить проповеди в монастырской церкви. В итоге в 1767 году на него -- благодаря доносу кого-то из монахов (Карта-шев называет «Каином» иеродиакона Иоасафа (Лебедева)) -- было заведено новое дело, и обстоятельства приняли уже совершенно трагический оборот. По окончании суда сщмч. Арсения расстригли, переименовали в «мужика Андрея Враля» и сослали «на вечное и безысходное содержание» в Ревель-ский острог.

С 1771 года, после того как последовал новый «наговор» на бывшего митрополита и было учинено третье по счет}' дело о нем, условия его существования в Ревеле сделались и вовсе невыносимы. Его фактически замуровали заживо. К нему никто не входил, а пищу подавали ему через окошко. Но и пищей, и теплой одеждой (а в каземате стоял лютый холод) его довольствовали настолько скудно, что вскоре священномученик занемог и стал готовиться к смерти. Священника к нему допустили только перед самой кончиной. На третий день после исповеди и причастия многострадальный митрополит Арсений отошел ко Господу. Вскоре на стене его камеры нашли надпись, процарапанную каким-то острым предметом: «Благо яко смирил мя еси». Надпись эта, по свидетельству Карта-шева, сохранялась здесь до 1914 года, когда помещения острога были переделаны под казарму и оштукатурены.

Несмотря на существующие планы совместного использования Ферапонтовой обители музеем и монашеской общиной, дело пока не стронулось с мертвой точки, и монастыря в монастыре нет.

В настоящее Вовремя в Ферапонтовом монастыре находится музей. Богослужения I 1 проводятся лишь в надвратной церкви, переданной в 1990 году православной общине на правах арендного пользования (между прочим, просьбу верующих поддержали тогда работники музея), Однако предпосылки для восстановления монашеской жизни в одной из древнейших обителей Русского Севера имеются. Еще в 1992 году Святейший Патриарх Алексий II высказывал пожелание о том, чтобы монастырь перестал быть исключительно музеем и вновь сделался хотя бы отчасти монастырем. Дело это, конечно, не самого скорого времени, но, думается, в итоге Церкви и Министерству культуры все же удастся найти решение, которое было бы приемлемо для всех.

За примерами совместного использования Церковью и музеями храмов, представляющих историческую и художественную ценность, далеко ходить не нужно. Это и Софийский собор в Новгорде, и Успенский -- во Владимире.

Даже в соборах Московского Кремля регулярно проводятся праздничные богослужения. Напомним также, что опыт подобного рода накоплен не только в России, но и за рубежом.

С 1998 года существует Историко-иросветительское общество «Наследие Ферапонтова монастыря». В 2005 году им была предложена детализированная программа по восстановлению монашеской жизни в Ферапонтове, максимально учитывающая интересы музея. Прежде всего, ни в коем случае не идет речи о том, чтобы монастырь посягал на собор Рождества Богородицы с фресками Дионисия. В проекте особо оговорено, что он должен находиться под постоянным наблюдением реставраторов, а режим его посещений вправе определять лишь сотрудники музея.

Согласно проекту, составленному Историко-просветительским обществом, монастырю должна отойти вся северная территория обители -- вплоть до Водяных врат -- и монастырское кладбище, за которым уже долгие годы нет должного ухода. Территорию действующей обители предполагается обнести невысокой оградой. Планом также предусмотрено строительство деревянных братских келий (их проект был разработан еще в начале XX века академиком архитектуры П. П. Покрышкиным, автором исследовательских трудов по архитектуре

Ферапонтова монастыря). Что касается существующих помещений, то их возможно будет использовать следующим образом. В церквях над Святыми вратами будут совершаться ежедневные богослужения. Для этой цели здесь необходимо починить крышу и устроить отопление. В церкви прп. Мартиниана особую задачу представляет украшение места, где почивают мощи одного из основателей монастыря. Чтобы достойно выполнить ее, следует переместить сюда из музейной экспозиции подлинную раку преподобного Мартиниана. Также нужно провести реставрационные работы в алтаре и вернуть ему первоначальную функцию. В Благовещенской церкви после реставрации, согласно существующему проекту, могут проходить праздничные богослужения. Все реставрационные работы в Ферапонтовом монастыре, как подчеркивают авторы проекта, должны неукоснительно согласовываться со специалистами и проводиться под их наблюдением.

Итак, какая участь ждет обитель преподобного Ферапонта? Быть ли ей всего лишь музеем -- пусть и прекрасно организованным -- или вновь стать духовным центром Белозерья? Пока сложно сказать что-то определенное. Хочется напомнить лишь, что Дионисий создавал свои фрески не для музейной экспозиции.